Немецкий взгляд: операция «Багратион» - Витебск, Бобруйск

Электронная версия полковника Вердыш А.В.: с некоторыми сокращениями,

 из сборника 2023 года, немецкого исследователя  Алекса Бухнера « ВОСТОЧНЫЙ ФРОНТ»

ОГЛАВЛЕНИЕ

БЕЛОРУССИЯ: ГРУППА АРМИЙ «ЦЕНТР»

Тяжелейший удар, когда-либо полученный германскими сухопутными силами

    Белоруссия — страна с богатой историей. Уже в 1812 году здесь маршировали по мостам через Двину и Днепр солдаты Наполеона, двигаясь на Москву. И здесь же, отступая, при переправе через Березину погибла тогдашняя «Великая армия». 

   Подобное повторилось и через 132 года — хотя на этот раз стояла не морозная зима, но разгар жаркого лета 1944 года, царившего над страной. Белоруссия — холмистая равнина, пересеченная реками, с громадными, иногда почти первобытными лесами и бездонными болотами, полями и селениями между ними, озерами и речушками, заболоченными низменностями, через которые протекает на северо-запад Западная Двина и на юг — Днепр со своими многочисленными притоками, одним из которых и является Березина.

   Из крупных городов следует назвать Витебск и Оршу, Могилев, Бобруйск и, разумеется, Минск, столицу Белоруссии, из которой первая русская автострада ведет через Смоленск на Москву.

   Именно этой стране суждено было в те солнечные дни сыграть особенно трагическую роль в судьбе сотен тысяч германских солдат.

 

Германская группа армий «Центр» на фронте шириной 1100 километров

   Через Белоруссию прокатился вал германских войск, вторгшихся в Советский Союз, здесь летом 1941 года велись тяжелые бои, пока наконец гром битв не стал удаляться все дальше и дальше на восток. Однако наступавшей здесь группе армий «Центр» не удалось взять Москву, после чего война покатилась назад, пока группа армий наконец не остановилась на новом и, как она надеялась, окончательном рубеже[63], который она удерживала уже в течение года, проведя шесть оборонительных сражений.

Этот фронт простирался от стыка с группой армий «Север» у Полоцка на севере до большого выступа на восток у Витебска, затем проходил восточнее Орши и Могилева к Рогачеву по большому плацдарму восточнее Днепра, после чего выгибался к западу, проходя южнее Пинска и далее шел прямо на юг к Ковелю, где позиции группы армий «Центр» соединились с позициями группы армий «Северная Украина». 

Таким образом, вся группа армий «Центр», которой командовал фельдмаршал Буш — на тот период самая мощная из германских групп армий, — располагалась на широко раскинувшемся, выгнутом полукругом на восток фронте протяженностью 1100 километров, который удерживали четыре армии.
   Северный фланг у Полоцка занимала 3-я танковая армия[64] в составе IX, LIII и VI армейских корпусов (9 дивизий), в центре располагалась 4-я армия в составе XXVII, XXXIX и XII корпусов (9 дивизий) и, наконец, 9-я армия в составе XXXV, XXXXXI и LV корпусов (10 дивизий).

   Южный фланг позиций группы армий «Центр», проходивший вдоль южной границы припятских болот, образовывала 2-я армия в составе трех армейских корпусов. Всего в группе армий «Центр» (без 2-й армии[65]) насчитывалось около 500 тысяч германских солдат, из них 400 тысяч собственно во фронтовой полосе, — безусловно, внушающее уважение число.

(Всего в группе армий «Центр» и примыкающих к ней соединениях соседних групп армий в полосе наступления советских фронтов в ходе Белорусской операции (1100 км) насчитывалось 1 млн. 200 тысяч человек (63 дивизии и 3 бригады), 9500 орудий и минометов, 900 танков и штурмовых орудий, 1350 боевых самолетов. Против них советское командование бросило 2 млн. 400 тысяч человек (2:1), 36 400 орудий и минометов (1,8:1), 5200 танков и САУ (5,8:1), 5300 боевых самолетов (3,9:1). 4 советских фронта имели в своем составе 19 общевойсковых и 2 танковые армии, включавшие 166 дивизий, 12 танковых и механизированных корпусов, 7 укрепрайонов, 21 стрелковую, отдельные танковые и механизированные бригады. — Ред.) 

И все же это число ничего не говорило, так как большая часть пехотных дивизий, которые вынесли на себе основную тяжесть боев, были ослаблены и по большей части имели в своем составе от пяти до семи батальонов вместо штатных десяти. Совокупная боевая численность 3-й танковой армии, например, насчитывала только 21 500 солдат, в 9-й армии на передовой имелось 24 тысячи человек. Общая численность дивизионной артиллерии трех армий составляла 1260 легких и тяжелых орудий. 

Наряду с этими ослабленными дивизиями, которым впредь предстояло удерживать фронт (3-я танковая армия протяженностью приблизительно 220 километров, 4-я армия — 200 километров и 9-я армия — 280 километров фронтовой линии), вся группа армий располагала в качестве резервов частями лишь чуть больше шести пехотных дивизий и охранных дивизий и одной-единственной танковой дивизией[66], которые располагались в тылу армий. К выгнутому дугой на восток фронту, ослабленным дивизиям и практически отсутствующим резервам добавлялся еще один отрицательный фактор — ситуация с авиацией.

Она была в основном задействована на западе и для прикрытия территории рейха, так что 6-й воздушный флот, к тому же страдающий от острейшего дефицита авиационного бензина, смог предоставить в распоряжение группы армий «Центр» лишь крайне незначительное число летных частей, в составе которых было только 40 истребителей. Чтобы с этим все стало сразу ясно — участие люфтваффе в грядущих тяжелейших сражениях было по существу призрачным. И еще одно обстоятельство добавляло забот командованию группы армий. Вся тыловая область, громадное лесное и заболоченное пространство между Днепром, Березиной и Припятью представляло собой по существу еще один фронт, на котором полностью господствовали партизаны[67]. Производились, и довольно часто, зачистки местности от них, дававшие мало эффекта.
    Поэтому даже в самые спокойные времена по дороге Могилев-Березина передвигаться можно было только в сопровождении охраны, а движение отдельных небольших подразделений по другим, менее значительным дорогам всегда было связано с серьезной опасностью, порой становясь совершенно невозможным. 

Подобное же происходило и на других участках фронта. Постоянно минировались различные участки дорог, происходили нападения на штабные автомобили, обстреливались связные на мотоциклах, перерезались телефонные линии и т. д.

   Вообще положение всей группы армий можно было рассматривать как менее чем стабильное, и поэтому командование группы армий уже в апреле разработало два плана сокращения линии фронта и экономии сил. Первый из них, так называемое Малое решение, предусматривал оставление 3-й танковой армией выступа фронта восточнее Витебска и отход 4-й армии с плацдарма за Днепр. 

В случае принятия Большого решения все три армии должны были отойти за Березину. Но хотя как группа армий, так и сами армии в течение нескольких недель настаивали на отвод фронта для сокращения его протяженности, Гитлер снова и снова жестко отклонял подобные планы, как и планы работы по оборудованию новых позиций в тылу, приказывая вместо этого создавать «открытые» им «укрепленные пункты» («крепости»), к каковым должны были быть отнесены Витебск, Орша, Могилев и Бобруйск. Поэтому командующий группой армий (генерал-фельдмаршал Буш. 28 июня его сменил генерал-фельдмаршал Модель. — Ред.) сдался и отдал приказ о безоговорочном удержании существующей линии фронта.

   И существовало еще одно совершенно роковое обстоятельство, а именно — хотя выдававшийся далеко на восток выступ фронта группы армий, по имеющемуся опыту, словно приглашал русских к новому на него наступлению, но Гитлер и вместе с ним все Верховное командование рассматривали положение совершенно по-другому. 

Считалось, что новое наступление русских будет, однако ожидалось, что оно будет направлено на позиции группы армий «Северная Украина»[68] из района южнее Ковеля, при этом уверенно предполагалось, что советские войска несколько отожмут на запад выступ фронта группы армий «Центр», а затем нанесут удар в общем направлении к Балтийскому морю, чтобы обрушить фронт группы армий «Север».

   Тем самым Верховное главнокомандование исходило из абсолютно неверных оценок ситуации на фронтах и ставило в своих стратегических разработках размышления советского командования выше своих собственных. 

Советское Верховное Главнокомандование (Ставка) планировало военные действия далеко не столь смело, как это ожидалось германской стороной. Скорее, оно намеревалось осуществить все в несколько этапов — сначала уничтожение группы армий «Центр», затем прорыв к Балтийскому морю с изоляцией группы армий «Север» и, наконец, продолжение наступления на запад через Польшу до Вислы. Планирование и подготовка к первой фазе общей операции под кодовым названием «Багратион»[69] с начала года шли уже полным ходом.
 

Начало: партизаны открывают масштабное советское наступление

   В ходе прошедшей зимы русские особенно упорно наступали на Витебск, но 3-я танковая армия стойко удерживала оборону. В пяти «шоссейных войнах» на автостраде Минск-Смоленск в полосе обороны 4-й армии все удары русских также остались безрезультатными.

Теперь же, после завершения тяжелых зимних боев, на фронте воцарилось затишье, но затишье обманчивое. Солдаты были довольны — да и какой бы солдат не был доволен — тем, что их позиции были оборудованы по всем правилам военного искусства (то есть по имеющимся возможностям), и они теперь могут чувствовать себя гораздо увереннее. 

По общему мнению, успехи в предыдущих оборонительных сражениях вселяли надежду. Сменившись на передовой, можно было отдохнуть в тылу, купаться в речках, съездить в краткосрочный отпуск домой, снабжение поступало бесперебойно, а с прочими реалиями службы на передовой, такими как нахождение в карауле или под беспокоящим огнем противника, можно было смириться. То, что происходило в глубоком тылу, в партизанских районах, фронтовиков интересовало мало, на то существовали охранные дивизии.
   Да, спокойствие сохранялось, но своим безошибочным инстинктом фронтовики чувствовали, что «на той стороне» что-то происходит. Каким-то образом это ощущалось даже в воздухе. Со временем это становилось все более и более очевидным. 

Взятые при вылазках разведчиков пленные рассказывали о формировании ударных групп позади русского фронта, агенты-разведчики приносили аналогичные сведения, после обработки данных аэрофотосъемки, сделанной самолетами-разведчиками, выяснялось, что на многих участках фронта появлялись новые крупные армейские соединения. 

Уже 7 июня стратегическая разведка информировала, что перед фронтом группы армий сконцентрированы мощные силы неприятеля. Но командование группы армий ответило на это: «Никаких разговоров об этом!» 

С 10 июня стали множиться грозные признаки того, что близится мощное советское наступление. Службы радиоперехвата расшифровывали соответствующие приказы врага, среди радиосообщений появлялись позывные новых русских армий, воздушная разведка докладывала об оживленном движении железнодорожных составов и маршевых колонн войск на участках дорог, ведущих к фронту. 

Приток советских войск к фронту усиливался с каждым днем. С 14 июня советская артиллерия и авиация стали наносить удары по тыловым коммуникациям германской армии и полевым аэродромам люфтваффе. Повторяющиеся вражеские удары на различных участках фронта в период с 17 по 21 июня явно были прощупыванием германской обороны в поисках слабых мест, а также для получения разведданных.

   Для всех — от воинских частей до командования армий — больше не было сомнений в том, что русские готовят нечто весьма опасное, причем гигантского масштаба. Речь не могла идти о разведке боем или ложном сосредоточении сил для маскировки намерений — на участке группы армий «Северная Украина» никаких подобных признаков заметно не было.

   И все же все эти поступавшие на самые высокие уровни командования сообщения не принимались всерьез, к ним относились как к чему-то второстепенному, а то и просто не доверяли. По-прежнему царила точка зрения, что это советское сосредоточение сил представляет собой всего лишь обманный маневр русского командования и что главный удар будет нанесен против группы армий «Северная Украина». 

На основании этих взглядов командующий группой армий «Центр» не нашел никакого понимания в штаб-квартире вермахта, когда он пытался привлечь внимание фюрера ко все более явным фактам концентрации громадных сил и вероятности крупного советского наступления против его группы армий. Гитлер разубедил его в этом, отклонил его просьбу о вводе дополнительных сил и приказал удерживать занимаемые в настоящее время позиции. Поскольку Верховное командование сухопутных сил вермахта разделяло мнение Гитлера, то фельдмаршал Буш присоединился к царящим там взглядам, что о крупном наступлении против его группы армий речь идти не может. С этим твердым убеждением он даже отбыл 19 июня в краткосрочный отпуск на родину — аккурат за три дня до начала вражеского наступления.

   К середине июня Красная армия закончила все приготовления и завершила развертывание своих сил. Чудовищным был ее перевес в тех силах, с которыми она была готова наступать на фронте протяженностью 700 километров (1100 км. — Ред.) против трех германских армий, в составе которых имелось 28 дивизий (см. примеч. ред. ранее). Против них было собрано четыре советских фронта, в том числе 1-й Прибалтийский фронт (командующий — генерал армии Баграмян) в составе пяти армий[70] и 3-й Белорусский фронт (генерал-полковник Черняховский) в составе шести армий[71]; 2-й Белорусский фронт (генерал-полковник Захаров) в составе трех армий[72] и 1-й Белорусский фронт (генерал армии Рокоссовский) в составе пяти армий[73], представители Ставки, координировавшие действия фронтов, — маршалы Жуков и Василевский. Объединенная группировка советских войск включала 19 армий из 138 дивизий и 43 танковых соединения и насчитывала 2,5 миллиона красноармейцев, 31 тысячу орудий, минометов и реактивных минометов, более 4500 самолетов в составе пяти воздушных армий. (Четыре советских фронта действовали на фронте в 1100 км. — Ред.). Одна лишь только эта масса войск гарантировала успех операции, победу Советов и конец группы армий «Центр».

    Советское Верховное главнокомандование выбрало начало операции с умыслом, приурочив его к дню третьей годовщины германского нападения на Советский Союз 22 июня 1941 года. По всей видимости, это должно было символизировать, что теперь наступление русских, обеспеченное громадными человеческими и техническими ресурсами, с точностью часового механизма будет развиваться в противоположную сторону.

   В ночь с 21 на 22 июня советская авиация произвела массированные бомбардировки всех самых крупных населенных пунктов. Одновременно с этим партизаны по всему тылу германских войск произвели на железнодорожных магистралях, по которым осуществлялось снабжение войск, около 10500 диверсионных актов и взорвали 3500 мин, заблаговременно заложенных под железнодорожным полотном. 

Эта крупнейшая диверсионная акция партизан привела к тому, что все железнодорожное сообщение было прервано более чем на сутки. Кроме того, во многих местах были повреждены кабельные линии связи, проходившие вдоль дорог и отходящие к различным армейским частям.

   После этого русские начали свое широкомасштабное наступление, которое по своей мощи и размаху намного превосходило все прочие операции Второй мировой войны. (Чтобы сохранить логическую связь всех многочисленных событий, рассмотрим последовательно вкратце ситуацию по каждой отдельной германской армии.)

3-я танковая армия: в высшей степени критическое положение уже в первый день наступления

   Все началось ранним утром 22 июня. После сокрушительной многочасовой артподготовки[74] и штурмового удара советской авиации по позициям IX армейского корпуса на левом фланге армии, при этом особенно интенсивном обстреле позиций армейской артиллерии, таком, что многие из артбатарей были уничтожены, советские стрелковые дивизии, поддержанные многочисленными танками, нанесли удар северо-западнее Витебска. 

В центре разгоревшегося сражения очутилась расположенная восточнее Оболя[75] 252-я пехотная дивизия, которая в ожесточенном, продолжавшемся весь день оборонительном сражении смогла сдерживать значительно превосходящего по силам противника, в конце концов все же сумевшего проделать в ее фронте брешь шириной 8 километров. 

В результате последующих атак враг сумел еще больше расширить эту брешь на участке корпуса. После новых массированных атак утром 23 июня волны наступающих красноармейцев уже на широком фронте перевалили через дорогу Полоцк-Витебск и двинулись на юг, нанеся частью сил удар на юго-восток. 

Обойденная с двух сторон и уже частично разрезанная на отдельные боевые группы дивизия, сражаясь в сильную грозу, была вынуждена отойти назад. Несмотря на тяжелое, продолжавшееся всю ночь с 23 на 24 июня сражение, корпусу удалось в течение первой половины наступившего дня удерживать плацдарм на северо-восточном берегу Западной Двины. Для этого в бой были брошены все имевшиеся в наличии временные боевые формирования и военно-строительные части. 

Отдельные войсковые части, постоянно атакуемые с воздуха красной авиацией, продолжали отбивать вновь и вновь повторяющиеся удары врага. Но уже в первой половине дня неприятелю удалось во многих местах прорвать наспех оборудованные позиции на Западной Двине и переправиться через реку, в том числе с танками, в районе поселка Бешенковичи[76]. Хотя местами и удалось отразить прорвавшегося врага, но многие части различных воинских формирований уже были окружены. 

По единственной еще остававшейся свободной дороге Бешенковичи-Лепель бесконечным потоком двигались тыловые части (частично и тех дивизий, которые дислоцировались в Витебске), постоянно атакуемые с воздуха вражескими штурмовиками и бомбардировщиками. В течение всего дня 25 июня продолжали ожесточенно сражаться окруженные в Бешенковичах части корпуса, которые оттянули силы врага на себя. Их личный состав вечером этого дня получил приказ наступающей ночью предпринять прорыв на соединение с основными силами корпуса, чего удалось достичь.

   В течение последующих суток положение всего IX корпуса еще больше обострилось. Переброшенные сюда на помощь группой армий «Север» для спасения положения 24-я и 290-я пехотные дивизии были вынуждены снова отойти на север, в направлении на Полоцк. Обе уже сильно потрепанные в боях дивизии корпуса, испытывая постоянное давление неприятеля, были вынуждены с арьергардными боями отойти к югу и затем уклониться к западу.
    Еще более катастрофичным выглядело положение на правом фланге армии, на юго-восточной части фронта VI корпуса, в междуречье Западной Двины и Днепра. Уже в течение первого дня наступления русских оно стало здесь более чем критическим.

   Юго-восточнее Витебска войска 3-го Белорусского фронта силами своей северной ударной группировки (18 стрелковых дивизий, девять танковых бригад) в двух местах глубоко вклинились в германскую оборону. Разорванный фронт корпуса был продавлен на глубину до 18 километров. Всю ночь с 22 на 23 июня здесь также продолжались тяжелые бои, которые не прекратились и с наступлением дня 23 июня. 

Многократно превосходящими силами, поддерживаемые сильным огнем тяжелого пехотного вооружения, минометами и артиллерией, реактивными минометами, но в особенности танками и штурмовой авиацией, русские части наносили основной удар в южном направлении, намереваясь пробиться по обе стороны дороги Витебск-Орша на юг. Здесь путь им должна была преградить до сих пор сохраняемая в качестве армейского резерва 95-я дивизия, нанести основными своими силами бесполезный контрудар и еще раз попытаться ликвидировать прорыв неприятеля. Остальная же часть дивизии должна была усилить измотанный в боях IX корпус.

   В вечерние и ночные часы этого дня 23 июня события стали меняться с калейдоскопической быстротой.

Советские войска прорвали повсюду также тыловые позиции и стали продвигаться по германским тылам в северо-западном, западном и юго-западном направлении. И у соседей к югу (4-я армия) советские танки действовали уже в глубоком тылу, прорвав брешь в полосе обороны соседнего XXVII корпуса шириной 20 километров. Напрасно все, кто еще только мог сражаться, были брошены против намного превосходящего врага. В ночь с 24 на 25 июня, снова не удержав фронт, VI корпус оказался больше не в состоянии сдерживать врага и был на севере в окрестности автотрассы и в районе Богушевска охвачен войсками противника. 

В то время как занимавший позиции вокруг Витебска LIII корпус был оставлен неприятелем в покое — это стало совершенно ясно — и не был последним атакован, между левым и правым флангами армии (IX и VI корпусами) на фронте образовалась брешь шириной 45 километров, которая в течение дня 25 июня постоянно расширялась.

В конце концов VI корпус был совершенно смят массой русской пехоты преследовавшей его 5-й гвардейской танковой армии. Его дивизии были раздавлены, стерты в порошок, все их мужество и воля к победе не могли больше помочь. Отдельные боевые группе на следующий день пытались прорваться с боем на запад или пробиться на юг к XXVII корпусу. Однако, преследуемые танками или кавалерией неприятеля, они были снова рассеяны, окружены в многочисленных малых котлах, как, например, под селением Шилки, рассечены и уничтожены. 

В этих боях пал и командир корпуса, а весь VI корпус вместе с имевшимися у него резервами с 25 июня перестал существовать.
 

Борьба за Витебск с собственным высшим командованием

   Русские настолько углубили созданные ими прорывы линии фронта по обе стороны от Витебска, что их наиболее подвижные части могли теперь без помех действовать в глубине тылового пространства германской 3-й армии. Теперь их ударные клинья угрожали сомкнуться вокруг Витебска после ударов с северо-востока и юго-запада. Со всей ясностью вырисовывалась перспектива окружения города с выступом линии фронта, занятой LIII корпусом.
   В этой обстановке началась борьба за этот корпус не с неприятелем, а с собственным высшим командованием.

   Фельдмаршал Буш, который с началом советского наступления тут же возвратился из отпуска в свою ставку в Минске, лишь здесь был полностью посвящен в то, какие истинные силы брошены неприятелем против его группы армий. Однако представленный ему уже к вечеру 23 июня командованием план отступления из витебского выступа фельдмаршал резко отверг.

   Но ситуация даже «с самого верха» выглядела столь внушающей опасения, что ранним утром 24 июня в Минск лично прибыл генерал-полковник Цейтцлер, начальник Генерального штаба сухопутных сил, где фельдмаршал Буш обрисовал ему ситуацию и уже от себя потребовал отвода LIII корпуса. Но это предложение было отвергнуто также и Цейтцлером, который дал согласие только на отвод трех дивизий корпуса до позиций на окраине города. Такая мера не была сочтена излишней. После этого начальник Генерального штаба вылетел обратно в рейх.

   Тем временем ударные вражеские клинья сомкнулись — как это и можно было предсказать — в районе поселка Островно к западу от Витебска.

   Командующий 3-й танковой армией снова предложил, но только на этот раз не отход, но своевременный прорыв вражеского окружения.

   Во второй половине дня Цейтцлер позвонил по телефону из Берхтесгадена, где в тот момент находился Гитлер, и запросил генерал-полковника Рейнхардта[77], так ли уж необходим срочный отход армии из Витебска.

   Рейнхардт в нескольких словах обрисовал всю серьезность обстановки. Он сказал о том, что сейчас подошел последний срок, когда еще возможно отдать приказ о прорыве. С каждой четвертью часа вражеское кольцо все плотнее и плотнее сжимается вокруг города и ПИ корпуса.

   Через некоторое время ему снова позвонил Цейтцлер: фюрер принял решение, что Витебск следует оборонять и сделать «укрепленным пунктом». Три дивизии должны удерживать город.

   Несколько позже в штаб 3-й танковой армии поступило радиодонесение коменданта Витебска о том, что дороги, ведущие на запад, уже совершенно перекрыты, город полностью окружен и LIII корпус находится в котле. Командующий армией еще раз попытался убедить фельдмаршала Буша в том, что Витебск необходимо оставить. Но в 16.10 командующий группой армий сообщил в штаб 3-й танковой армии, что решение Гитлера остается неизменным.

   25 июня сражение за судьбу ПИ корпуса продолжалось. Уже находящийся в котле корпус в ходе радиопереговоров в 13.12 доложил: «Обстановка коренным образом изменилась. Полное окружение все более усиливающимися силами неприятеля. 4-я авиаполевая дивизия люфтваффе больше не существует. 246-я пехотная дивизия и 6-я авиаполевая дивизия люфтваффе в тяжелых боях отбивают удары неприятеля с различных направлений. Множественные прорывы вражеских сил на городскую территорию. Идут ожесточенные уличные бои».

   Снова, уже в который раз, за этим докладом последовало настоятельное требование командования 3-й танковой армии о скорейшем оставлении города. Вечером в 18.30 поступило разрешение Гитлера LIII корпусу отойти и сражаться на заранее подготовленных позициях. Одновременно с этим фюрер настаивал на том, что Витебск и в дальнейшем следует оборонять как «укрепленный пункт» («крепость»), теперь уже силами одной дивизии (206-й пехотной), и держаться до последнего солдата. 

А затем удаленное за тысячи километров «командование» или, вернее сказать, вмешательство Гитлера устроило нечто, что можно характеризовать только как гротеск. Фюрер также пожелал, чтобы офицер Генерального штаба спрыгнул бы с парашютом в уже окруженный врагом город и лично передал письменный приказ об обороне «укрепленного пункта» командованию. Только когда генерал-полковник Рейнхардт объяснил фюреру, что такой приказ должен был бы выполнить он, Рейнхардт, Гитлер отказался от этой идеи.

   В 19.30 из корпуса пришло сообщение: «Общая обстановка требует осуществить прорыв на юго-запад всеми имеющимися в наличии силами. Выступление назначено на 5.00 26 июня». В 19.30 последовал новый радиообмен с просьбой о поддержке прорыва с воздуха. Тем временем корпус в ожидании поступления разрешения на прорыв был готов к нему, хотя и в ситуации полного хаоса.

   С наступлением рассвета дня 26 июня, при первых лучах поднявшегося над горизонтом багрово-красного солнца, LIII армейский корпус пошел на прорыв. Самолет-разведчик, посланный командованием группы армий, сообщил в 8.30 о том, что передовые части корпуса находятся в 10 километрах юго-западнее Витебска. Днем в 12.10 фельдмаршал Буш по радио еще раз потребовал от командования 206-й дивизии, чтобы все еще остающиеся в Витебске части сражались до последнего и удерживали город. Этот радиообмен стал последним, на который из города пришло подтверждение о получении приказа. Новое наблюдение с воздуха доложило о многочисленных группах германских солдат, продвигающихся к западу и юго-западу от Витебска. Часть этих групп еще вела бой с неприятелем. И опять: в районе от 10 до 15 километров юго-западнее Витебска на проселочных дорогах, в селениях и перелесках большие скопления германских сил, бои и вражеские атаки с воздуха.

   Командир 206-й дивизии генерал-лейтенант Хитгер и не думал о том, чтобы оборонять Витебск до последнего человека. Во второй половине дня 26 июня он также принял решение прорываться из горящего, окутанного дымом города. Около 22.00 его части выступили из города, увозя с собой раненых на запряженных лошадьми подводах и немногих гусеничных бронетранспортерах. 

Высланным вперед боевым группам не пришлось пройти далеко, они были обнаружены заслонами русских и уничтожены их огнем. Последняя отчаянная попытка прорваться к своим, бросившись на врага с личным оружием и громким «Ура!», потерпела неудачу. В небольшом перелеске оставшиеся в живых были перебиты или взяты в плен.

   В тот же день, 27 июня из радиодонесения LIII корпуса выяснилось, что при продолжении прорыва в 13 километрах юго-западнее Витебска были прорваны еще несколько вражеских позиций. Войска несут тяжелые потери от действий советской авиации, боеприпасы заканчиваются... Этот радиообмен с корпусом стал последним.

   Там, на пространстве от 15 до 20 километров юго-западнее Витебска, среди маленьких белорусских сел и перелесков и завершились тщетные попытки прорыва частей LIII армейского корпуса. Лишь нескольким небольшим группам, преодолев головокружительные превратности войны и совершив длиннейшие переходы, удалось выйти к германским частям и поведать о своих мытарствах.

   29 июня Советы по своему радио объявили о завершении сражения за Витебск — 5 тысяч убитых в городе, 20 тысяч человек погибли после ожесточенного сопротивления и уничтожены в результате воздушных атак, еще 10 тысяч сдались в плен. Среди них оказался и генерал, командующий корпусом, вместе с ним сдалась и небольшая группа солдат численностью 200 человек, из которых около 180 было тяжелораненых. 

После гибели LIII корпуса со все ускоряющейся быстротой наступил крах всей 3-й танковой армии. С потерей двух корпусов (VI и LIII) командование армии оказалось перед ситуацией глубоких обходов врага вдоль полностью открытых флангов, которые оно могло прикрыть только измотанными в тяжелых сражениях остатками дивизий IX корпуса и едва боеспособными резервами, составленными из всевозможных временных боевых формирований и тыловых частей и личного состава военного училища. 

А неприятель наносил все новые и новые удары, прорывая наскоро оборудованные полевые позиции, занятые собранными с бору по сосенке частями или немногими резервными формированиями.

Не помогало и то, что фельдмаршал Буш запретил всякое дальнейшее отступление — враг был намного сильнее. 

Теперь приходилось расплачиваться за то, что командование группы армий своевременно не отвело 252-ю дивизию за рубеж реки Уллы[78]. Уже сильно потрепанной в боях отступающей дивизии пришлось 27 июня из-за отсутствия всяких мостов преодолевать реку вплавь, при этом многие солдаты выбрались на западный берег практически голыми, некоторые утонули. Большая часть личного состава шла дальше босиком, поскольку при переправе утопила свои сапоги. 

Отдельные части корпуса были отрезаны от основных частей, окружены и уничтожены, другим удалось прорваться с боем на юго-запад, в направлении Лепеля — в который русские ворвались уже утром 28 июня — и далее к верховьям Березины, где они были включены в состав выдвигающейся в этот район 112-й пехотной дивизии.

   О каком-либо фронте армии не могло быть и речи. Сквозь полностью открытый правый фланг армии неприятель наступал к Минску, другие русские соединения развернулись для удара по столь же открытому левому флангу в направлении на северо-запад. Этим ударом 3-я танковая армия была отрезана от соседней с ней 16-й армии (из группы армий «Север»). Попытка контрудара этой армии была пресечена действиями советской авиации. 

Здесь, на севере линии фронта, с 27 июня зияла постоянно расширявшаяся брешь, которую никакими усилиями невозможно было закрыть и которая привела в конце концов к отсечению всей группы армий «Север». После пяти дней тяжелейших боев 3-я танковая армия перестала существовать.

   О каждом дне этого периода написал в своих записках старший ефрейтор 505-го саперного батальона:

   «Наш батальон подчинялся 246-й пехотной дивизии и наводил на участке между Полоцком и Витебском свайный мост через Западную Двину. Этот мост предназначался для обеспечения снабжения 3-й танковой армии. Сваи уже были вбиты, и мост временно был действующим. Начиная с 22 июня с фронта до нас стала доноситься отдаленная артиллерийская канонада, в небе можно было видеть много русских самолетов. Нас это не особенно тревожило. То, что враг наступает по обе стороны от Витебска, уже не было для нас новостью, такое часто случалось и ранее. Необычным было разве что число вражеских самолетов.

   23 июня с наступлением темноты наш кол[79] велел нам приступать к делу. Появился командир роты обер-лейтенант Краузе и сообщил ситуацию: ночью нам следует окопаться у северной оконечности не законченного строительством моста, над которым мы еще трудились, чтобы отбить возможную попытку врага.
   Мне удалось урвать пару часов сна, а затем мы выступили в путь. С нами двигался и штаб батальона. Всю ночь издалека, с передовой, доносились отдаленные звуки боя, горизонт озарялся вспышками разрывов, орудийных выстрелов и огнем пожарищ.
    Три роты нашего батальона без всяких проблем добрались до моста, возле которого уже окапывались наскоро собранные пехотинцы и солдаты из авиаполевых частей. Мы тоже взялись за лопаты и к полуночи оборудовали позиции, прикрывавшие мост. Тем временем по мосту один за другим двигались на юг грузовики. Когда мы, чтобы хоть немного вздремнуть, забились в наши окопы, обращенные фронтом на север, поступил приказ — оборонять предмостье и мост до тех пор, пока по нему не пройдут и не окажутся в безопасности все части.

   Через некоторое время нас, саперов, снова собрали. «Все на мост!» — последовал приказ. После того как по нему несколько предшествующих дней и ночей двигались груженые грузовики, орудия и запряженные лошадьми телеги, он с началом русского наступления стал уже не таким надежным. Досталось ему и от бомбежек русских самолетов. Местами мост следовало подправить, чтобы он смог выдержать новую нагрузку, ожидавшуюся с движением по нему войск.

   С рассветом снова появились русские самолеты, упали первые бомбы. Затем самолеты пошли волнами. Русская авиация задействовала здесь такие силы, каких нам не приходилось еще видеть за все предшествующие военные годы. На мост градом сыпались бомбы, но, к счастью, в основном они падали в воду рядом с мостом и взрывались там. Самолеты еще гудели над мостом, когда к нему уже подошел враг и открыл огонь из артиллерийских орудий.

   На подходах к мосту сбилась в кучу масса людей из отходящих частей со своим вооружением и снаряжением, они ожидали своей очереди на переправу. Офицеры кричали и ругались, размахивая своими пистолетами, каждый хотел переправиться со своей частью быстрее других. Наша рота работала под огнем противника, вместе с ней трудились и остальные подразделения нашего батальона. Поскольку я был ротным связным, мне приходилось доставлять требования на материалы на правый берег реки, где находился наш КП.

   Как часто мне пришлось пересекать мост туда и сюда под огнем врага, я даже не могу сказать. Возможно, раз десять туда и обратно. Тут и там лежали тела моих мертвых товарищей, так, как их застала смерть во время работы, порой они еще сжимали в коченеющих руках топор, рукоять пилы или молоток. То и дело мне приходилось падать между ними, спасаясь от обстрела. Порой я лежал по полчаса и больше, не в состоянии поднять и головы, над которой осколки снарядов врезались в балки моста, а прямые попадания крушили сделанное нами. Когда обстрел стихал, на мосту появлялись санитары и подбирали стонущих раненых, а я вскакивал и бежал к КП или к своей роте.

   В первой половине дня русские предприняли атаку при поддержке танков. Она была отбита, и предмостье враг захватить не смог. Тем не менее советские Т-34 остановились в пределах прямой видимости и открыли огонь по мосту прямой наводкой. Обстрел продолжался весь световой день под палящими лучами летнего солнца.

   По мосту продолжали перебираться на противоположный берег реки все новые и новые солдаты, грузовики и запряженные лошадьми телеги. Подбитый огнем русских танков транспорт сбрасывали в воду. Опустился вечер, но мы по-прежнему удерживали предмостье, хотя сам мост уже стал непригодным для прохода грузовиков и телег. Между балками и сваями моста свисали мертвые тела солдат и лошадей, на кружимых водой обломках досок виднелись ухватившиеся за них раненые.

   «Саперам собраться!» — последовал приказ. Увы, тех, кто ему последовал, оставалось уже немного. Те, кто еще мог двигаться, взяли свое оружие и стали перебираться на южный берег Западной Двины. Мы карабкались по доскам разбитого, расстрелянного моста, по свисающим в воду балкам, и на всем этом пути то один, то другой из нас, сраженный пулей или осколком, падал в воду и исчезал.

   После нас перебирались другие солдаты, защищавшие предмостье. Но солдаты арьергарда, прикрывавшие отход, остались на северном берегу и погибли при отступлении или попали в плен. На том же берегу пришлось бросить громадное количество военной техники, лошадей, грузовиков и боеприпасов. Они остались стоять и лежать на северном берегу, темнеющими бесформенными кучами, частично неуничтоженными и полностью пригодными для использования противником.

   Перебравшись на южный берег, мы двинулись чистым полем, преследуемые с воздуха русскими штурмовиками. Вдоль всего видимого северного берега стояли солдаты и техника неприятеля, стрелявшие нам вслед. Раненых все же перевязывали, но брать их с собой было уже невозможно. Господствовало только одно стремление: спасайся, кто может. Русские к этому времени уже должны были перебраться через Западную Двину и двинуться нам вслед. Мы с моим товарищем Файхтингером нашли брошенный мотоцикл с коляской и погнали на нем по широкой плоской степи.

   Появились первые красноармейцы, за ними еще несколько. Очевидно, враг уже смог преодолеть реку и двигался по южному берегу. Еще пару километров нам удалось выиграть, но потом враги уже стали видны повсюду, перед нами и по сторонам, силами до двух батальонов или больше. На темнеющем горизонте вырисовывалась цепь их фигур, затем они возникли и западнее нас, вместе с силуэтами танков.

   Резанула автоматная очередь, в наш мотоцикл попало несколько пуль. Мы соскочили с него и, не имея времени выяснять, что именно произошло, бросили мотоцикл и двинулись дальше пешком. Ощущая себя загнанными зайцами, мы метались под треск выстрелов по открытому полю, а вместе с нами и множество других немецких солдат. Пехота врага вела огонь такой интенсивности, что отдельные выстрелы уже не были различимы, все сливалось в один непрерывный гул, который то повышался, то понижался. Когда он стал особо интенсивным, я бросился на землю. Вместе со мной упали и многие из бегущих рядом, но, когда я встал, вместе со мной поднялись лишь немногие.

   Когда мы миновали полосу плотного огня вражеской пехоты, начался минометный и артиллерийский обстрел. Несмотря на все потери, моих товарищей все прибывало. Каждый, кто мог еще двигаться, старался уйти как можно дальше.

   Затем появились самолеты. Эскадрилья за эскадрильей, они переходили в пике над степью; истребители и штурмовики обрушивали на нас осколочные бомбы и поливали свинцом из своих бортовых пулеметов. Мой товарищ Файхтингер внезапно куда-то пропал. Я не знал, где он остался, не видел я и того, чтобы он пал, сраженный пулей.
   С наступлением сумерек нам удалось выйти из зоны вражеского обстрела, да и ненавистные летчики оставили нас в покое. Стали ощущаться голод и невыносимая жажда, они заставили нас шарить по многочисленным брошенным грузовикам в поисках воды и съестного.

   В небольшом перелеске стали собираться выжившие в этом аду. Группа пришедших раньше нас солдат взяла командование на себя. Они стали называть номера частей. Так и мне удалось найти свою роту, вернее, то, что от нее уцелело. От двух других рот нашего батальона осталось не более десяти человек. Не существовало больше и штаба батальона.

   Но оставался в живых наш ротный командир, а также ротный кол. Он собрал нас вместе и прежде всего пересчитал. Я уже не могу вспомнить точно, сколько нас осталось, но где-то от 30 до 40 человек. Напрасно я искал среди них моего товарища Файхтингера.

   В соседней рощице собралось куда больше солдат, уж точно несколько тысяч человек. Там были и остатки дивизий, разбитых в Витебске, часть из которых спаслась благодаря нашему мосту. Было здесь и много грузовиков, и даже несколько танков и штурмовых орудий, хотя почти и без боеприпасов.
   Подошел какой-то генерал с несколькими офицерами и рассказал нам, что мы находимся в окружении. Русские форсировали Западную Двину северо-западнее нас, когда мы еще удерживали наш мост. Но они пришли также и с юго-востока, по водоразделу между Западной Двиной и Днепром. 

На рассвете, сказал генерал, надо будет нанести удар, чтобы прорваться на запад. Каждый солдат из любого рода войск должен будет сражаться как пехотинец. Ударом пехоты надо будет пробить брешь в рядах неприятеля, в которую затем войдут танки и штурмовые орудия, чтобы завершить прорыв. Наши шансы, сказал генерал, довольно высоки. Вполне можно рассчитывать на плохое охранение войск противника. Все ненужное для прорыва должно быть уничтожено.

   Уже с полуночи русские начали вести по лесу беспокоящий огонь артиллерией и «сталинскими органами». Было не до сна. Я нашел плохонькое укрытие за стволами деревьев, но должен был постоянно менять его, прикидывая по вою снарядов, прятаться ли мне за следующим толстым стволом или лучше забиться в какую-нибудь яму. Кричали раненые. Они были обречены. Тот, кто не мог идти, должен был остаться здесь.

   Наступило утро 26 июня, и мы изготовились к прорыву. Артиллерийской подготовки перед его началом не было, так как орудия и боеприпасы были уже уничтожены. Это означало, что мы должны были прорвать русские позиции, рассчитывая только на ошеломляющий противника удар. Из вооружения у нас оставались только ручные пулеметы и наше личное оружие. Лично у меня был только мой карабин, 40 патронов, стальная каска на голове да еще обычное походное снаряжение пехотинца.

   В полном молчании выдвинулись на исходную позицию для удара на опушке леса пехотинцы, перешедшие в пехоту авиаторы и солдаты авиаполевых дивизий. За ними держались русские хиви (добровольные помощники), мужчины и женщины. Не увенчайся наш прорыв успехом — их ожидало то, что хуже смерти.

   За ударными группами следовали солдаты-санитары, что уже не имело никакого смысла. Все равно взять с собой тяжелораненых они уже не могли. Если человека в ходе боя ранят легко, то его товарищи справа и слева, действуя как санитары, помогут ему идти со всеми. Если же он получит тяжелое ранение, то его придется оставить на поле боя. Некоторые группы солдат, оставшиеся от своих частей, шли в бой без командиров или тех, кто принял командование на себя. Наш ротный, обер-лейтенант Краузе, по-прежнему был с нами.

   При первых лучах рассвета мы оставили наше укрытие в лесу и ползком двинулись вперед. На высоте перед нами виднелся бруствер перед русскими траншеями. Подобравшись к нему поближе, передовые бойцы вскочили и с криками «Ура!» бросились вперед, вслед за ними поднялись и рванулись на штурм фигуры в «фельдграу»[80], «блауграу»[81] и пятнистой униформе.

   И тут навстречу им ударил огонь врага. Крики «Ура!» смешались с криками боли раненых. Земля, выброшенная разрывами снарядов, вздыбилась подобно огненной стене. Первая волна атакующих была сметена, вторая прижалась к земле.

    Передовые ударные группы, ринувшиеся на врага, пали почти полностью. Русские вели огонь из винтовок, пулеметов, минометов, противотанковых пушек и даже полевых орудий по нашей наступающей пехоте. Да, позиции русских не были слабыми, враг явно ожидал здесь нашего Прорыва и за прошедшую ночь неплохо потрудился над ними. Нашему ротному в спину попал осколок. 

Мне повезло — избежав ливня пуль, удалось затащить его в небольшую ложбину. Солдат нашей роты бросил мне перевязочный пакет, и я перевязал ротного, как и нескольких своих товарищей. Когда огонь немного стих, мы с товарищем вдвоем ползком протащили его назад сквозь кустарник и смогли спрятать в лесу. Рана обер-лейтенанта оказалась тяжелой, он потерял сознание. Не знаю, удалось ли ему оправиться после ранения и пережить плен. Тогда в лесу я видел его в последний раз. Он был хорошим офицером. Мы оставили его там, куда сносили и других тяжелораненых.

   Неизвестный мне майор принял командование на себя и отдал приказ снова идти в атаку. Вдвоем с товарищем мы снова вышли на опушку леса, выбежали из-под его прикрытия и бросились к линии огня, на которой лежали рядом друг с другом живые и мертвые, раненые и не задетые пулями. Новая атака. Молоденький офицер люфтваффе попытался поднять в нее солдат. «Ну, ребята, осталось всего пятьдесят метров! Все за мной!» Несколько человек последовали за ним — и погибли вместе с ним.

   Снова и снова пытались некоторые пехотинцы одним броском подняться на высоту. Но окопавшиеся там русские плотным огнем либо уничтожали их, либо заставляли откатиться назад. Несколько человек с поднятыми руками двинулись было к вражеским позициям — но были расстреляны едва ли не в упор. Не могли помочь нам и наши штурмовые орудия, стоявшие в лесу, поскольку снарядов у них уже не было.

   Снова попытка штурмовать высоту, снова убийственный огонь в ответ, снова потери. Чтобы выжить, бросаешься на землю и вжимаешься в нее. На высоту не поднялся никто. Все, кто был еще жив, вжимались в малейшие неровности почвы, пытаясь найти укрытие. Вражеский огонь достигал такой силы, что не слышно было и криков раненых. Русские вели огонь из всего, что у них есть, по косогору, лежащие на котором уже не смели поднять головы.

   Я лежал между убитыми, живыми и ранеными под палящим солнцем, не двигаясь и едва сохраняя сознание, уже не ощущая ни жажды, ни зноя. Поднять хотя бы голову было равносильно смерти. Так я пролежал почти до вечера, когда огонь и разрывы снарядов стали стихать. Русские убедились, что никаких атак на них больше не будет, поскольку почти все наступавшие убиты. Постепенно огонь прекратился. Наступившая тишина оглушала.

   Чуть позже я увидел, как справа от меня поднялось несколько солдат — и по ним никто не стрелял. Встал и я, чересчур оглушенный и отупевший, чтобы испытывать страх, и поднял руки, сдаваясь.

   Обведя взором далеко простирающийся косогор, я увидел, что он весь покрыт телами моих мертвых товарищей. Уже редко вскрикивали и раненые, чаще всего те, кто был ранен во второй или даже третий раз...»

   Группа армий «Центр», а также все три армии и их корпуса уже в первые дни почти потеряли боеспособность. Резервы также иссякли, да и управление войсками стало едва возможным. Связь с подчиненными дивизиями почти не работала, как не было связи и между отдельными частями. Плотным артиллерийским огнем и продолжающимися бомбардировками с воздуха была уничтожена вся телефонная и радиоаппаратура. 

В тылу линии связи были перерезаны партизанами. Протягивать новые линии связи в условиях постоянных арьергардных боев было невозможно, радиопередачи забивались русскими помехами. Приходилось поддерживать связь, активнее используя связных, но тем надо было покрывать слишком большие расстояния, так что приказы поступали в части с большим опозданием. Часто случалось, что части меняли дислокацию, и связные их просто не находили, а то и погибали или попадали в плен.

Также доставалось и ординарцам командующих, посланным с донесениями. Порой даже офицер Генерального штаба или генерал лично в «Физелер Шторьхе»[82] доставлял приказ в часть, ежеминутно рискуя быть сбитым вражеским истребителем. Все эти проблемы начали преследовать войска уже с 24 июня, и высшее командование, которому было необходимо знать детально продолжающее ухудшаться положение, зачастую было просто не в курсе происходящего. 

Поэтому практически каждый корпус, каждая дивизия сражались сами по себе, а потом уже и отдельные части и подразделения вели бой, не имея никакого представления об общем положении и планах, принимали решения самостоятельно, на свой страх и риск. Никто больше не знал, где находятся отдельные части, как далеко располагается неприятель и т. д.
 

4-я армия обойдена справа и слева

   22 июня противник провел только разведку боем, которая была успешно отражена по всему фронту. Но днем позже началось крупное наступление врага против этой армии, при этом 23 июня уже выявились два основных направления ударов. Один из них обозначился на левом фланге, где Советы силами южной ударной группы своего 3-го Белорусского фронта (25 стрелковых дивизий, 11 танковых бригад) севернее автострады наступали на участке XXVII армейского корпуса в направлении Орши; второй основной удар наносился на участке XXXIX танкового корпуса в окрестностях населенного пункта Чаусы, где 2-й Белорусский фронт с 16 стрелковыми дивизиями и 2 танковыми бригадами рвался в направлении Могилева.

    В 5.30 утра началось нечто такое, чего не доводилось видеть даже ветеранам сражений в России. На окопавшуюся германскую армию обрушились снаряды всех возможных калибров из бесчисленных орудий. 

Метр за метром они перепахивали фронт армии, громадные воронки изменили облик местности, повсюду от разрывов взметались ввысь фонтаны земли. В этом аду из-за воя снарядов и грохота разрывов неразличимы были отдельные выстрелы. Все проволочные заграждения были сметены артиллерийским ураганом, блиндажи и подбрустверные укрытия разрушены, траншеи завалены, пулеметные и минометные гнезда уничтожены прямыми попаданиями.

Позиции артиллерийских батарей заволокло серо-черно-коричневыми облаками, в воздух то и дело взлетали искореженные орудия, от детонации стали рваться выложенные для ведения огня боеприпасы. Тела убитых, истекающих кровью, умирающих людей валялись между все новыми и новыми взметающимися к небесам фонтанами земли. Те, кто еще выжил на передовой, сжавшись в комок на дне засыпанных землей траншей и в полуразрушенных блиндажах, едва воспринимали окружающее, то, что происходило вокруг.

После артподготовки над головами немецких солдат заревели моторы краснозвездных самолетов, сброшенные с которых бомбы взметнули вверх новые фонтаны земли. Затем в атаку пошли советские стрелковые дивизии. Зашевелились завалы земли, и из-под нцх стали то тут, то там подниматься пехотинцы, сжимавшие в руках свое оружие. Навстречу наступавшим раздались одиночные выстрелы, затем они участились, слились в ровный гул. Но толпы красноармейцев в униформе защитного цвета, за которыми с лязганьем гусениц двигались танки, под прикрытием дымовой завесы шли на штурм разгромленных германских позиций.

   Однако пережившие артподготовку пехотинцы ожесточенно оборонялись и даже смогли отбить первые вражеские атаки. Прорывы фронта на участках XXVII корпуса севернее Орши и XXXIX корпуса восточнее Могилева вскоре были ликвидированы. Однако уже возникший широкий прорыв на фронте VI корпуса (см. раздел 3-й танковой армии) в междуречье Западной Двины и Днепра расширялся буквально на глазах. 

Враг оттеснил от автострады (Брест-Минск-Москва) расположенную левее 78-ю штурмовую дивизию XXVII корпуса. Корпус был вынужден к вечеру бросить в бой против многократно превосходящих сил противника единственный имеющийся в группе армий резерв — 14-ю дивизию, чтобы сдержать натиск неприятеля и хоть сколько-нибудь сократить возникший уже в первый день прорыв фронта. 

Однако уже на следующий день, когда Советы ввели в бой свои танковые бригады, этот уже существующий прорыв фронта 3-й танковой армии расширился почти до 100 километров, в котором находились едва сохранявшие боеспособность германские части. Теперь в этот прорыв широким потоком вливались русские танковые и механизированные части, беспрепятственно продвигающиеся по автостраде и севернее ее на запад. Отрезанные друг от друга части корпуса были вынуждены отойти на новые позиции в тылу.

   На центральном участке фронта армии две советские армии нанесли особенно мощный удар по 337-й дивизии XXXIX корпуса и глубоко прорвались вдоль дороги Рясна-Могилев. Когда первая и вторая полосы германских траншей были взяты штурмом, русские Т-34 начали утюжить тылы этого корпуса. Находившаяся здесь в резерве панцергренадерская (моторизованная) дивизия «Фельдхернхалле»[83] еще вечером 23 июня получила приказ ликвидировать широкую брешь во фронте, но не смогла этого осуществить.

   Судьба 4-й армии определилась уже на второй день наступления и исходила с левого фланга. Прорыв вражеских частей на этом участке более всего угрожал дивизиям, занимавшим позиции по эту сторону Днепра. Предложение командования армии немедленно отвести расположенные на приднепровском плацдарме дивизии за реку было снова отклонено Гитлером. На этом участке фронта русские, издеваясь, разбрасывали с самолета листовки: «Ждем вас к нам!»

   25 июня тонкая линия обороны отведенного в район озера Ореховского (севернее Орши) XXVII корпуса снова была прорвана противником, корпус был оттеснен от шоссе, неприятель уже продвинулся до автотрассы Ленинград-Киев. Этим русские получили возможность свободного продвижения не только севернее, но также и западнее Орши, чем создали угрозу всему левому флангу армии. Ожесточенные сражения продолжались день и ночь. На центральном участке армии, там, где был прорван фронт XXXIX корпуса, советские войска, несмотря на все возможное сопротивление, продолжали развивать свое наступление в направлении Шклова и Могилева.

Когда на этот третий день наступления была перерезана связь с 9-й армией севернее Рогачева (XII корпус), то был полностью изолирован от основных сил 4-й армии весь ее правый фланг, и весь выступ фронта восточнее Днепра оказался под угрозой окружения. Лишь тогда генерал фон Типпельскирх под свою ответственность отдал приказ оставить плацдарм, хотя Гитлер еще утром 25 июня отклонил такое предложение. Но и это решение командующего армией было принято слишком поздно.

   Ведущие к Днепру дороги и часто проходящие по болотам узкие тропинки были забиты отступающими тыловыми частями и обозами различных дивизий. Вражеская пехота и танки наносили удары по этим в спешке и беспорядке отходившим частям, рассекали их, подавляли сопротивление арьергардов и вышли к Днепру практически одновременно с передовыми германскими подразделениями. 

Какое-либо руководство боевыми действиями высшим командованием в районе боев отсутствовало. От командования XII корпуса пришло радиосообщение: «Корпус пробивается на запад через...» После этого корпус замолчал, всякая связь с ним была потеряна. Когда отходящие соединения в ночь с 25 на 26 июня и весь следующий день перебирались через Днепр, противник также форсировал реку на участке между Оршей и Могилевом одновременно с частями XXXIX корпуса. 

Последней сколько-нибудь боеспособной отошла 25-я моторизованная дивизия, которая южнее Орши сражалась в качестве арьергарда XXVII корпуса. До 26 июня на западный берег Днепра перебралась едва ли половина армии, которая вследствие сильного давления неприятеля не могла удерживать подготовленные там оборонительные позиции. На рассвете 27 июня мосты через Днепр были взорваны.

    Вследствие едва ли не ежечасно обостряющегося общего положения группы армий «Центр» (а также, в частности, 3-й танковой армии и 9-й армии) фельдмаршал Буш 26 июня вылетел в ставку фюрера в Растенбурге, в Восточной Пруссии, где ему предстояло сделать доклад. По результатам обсуждения ситуации фюрер дал согласие на постепенный отвод 4-й армии к Березине, но настаивал на удержании и обороне «укрепленных пунктов» («крепостей») Орши и Могилева. 

Однако об этом не могло быть и речи — крупный железнодорожный узел Орша уже к вечеру оказался в руках русских еще до того, как там могла быть организована германская оборона. Последние транспортные составы с ранеными и имуществом вермахта ушли буквально за минуты до полного окружения города. Увы, далеко уйти им не было суждено — уже через несколько километров 25 составов были остановлены на открытом участке железнодорожного пути советскими танками и расстреляны. Слабый гарнизон Могилева (части 31-й пехотной дивизии) пал на следующий день.

   А мощь русского наступления только нарастала. 27 июня противник через взломанный фронт севернее XXVII корпуса нанес удар своими танковыми и механизированными соединениями дальше на запад, продвинувшись до расположенного на Березине города Борисова, а затем крупными силами, развернув фронт, двинулся через шоссе у Толочина на юго-восток, угрожая открытому левому флангу армии. Командование армии отдало приказ об ускоренном отходе к реке Березине.
 

Отход к Березине. Русская авиация господствует в воздухе

   В тот же день потрепанные в боях дивизии XXVII корпуса сконцентрировались в районе южнее Орши в форме блуждающего котла, вышедший из Могилева XXXIX корпус пытался собрать те свои разрозненные части, которые еще было возможно, из района Рогачева начали движение остатки XII корпуса. Назад, к Березине — это было ясно. 

Но кратчайшие пути были перекрыты неприятелем, который на севере оседлал шоссе и наступал оттуда, а с юга (с 9-й армией) двигался по обоим берегам низовьев Березины и уже находился в районе Осиповичей. Поэтому оставался единственный маршрут к Березине — через Березино, где проходила крупная автотрасса Могилев-Минск.

   Расстояние до реки Березины составляло 200 километров пешим ходом. А поскольку уже сейчас к западу от Днепра не существовало никаких рубежей обороны, то, безусловно, они должны были быть за Березиной — так считали, надеялись и ожидали генералы, офицеры и солдаты. И с этими надеждами они двинулись в путь — остатки дивизий, которые, пока их части и подразделения еще оставались сплоченными, и образовали ядро перемешавшейся армейской массы, за которым следовали отдельные подразделения армии и ее корпусов, обозы, тыловые службы и неисчислимое множество отбившихся от своих частей солдат.

   Это невозможно было назвать бегством, не напоминало это и организованный отход, скорее это было отступление с боем по бесконечным лесам и болотам, с переходами через многочисленные реки и ручьи, мосты над которыми были разрушены, по большей частью до предела разбитым дорогам, под палящим солнцем, почти впроголодь, с грозящей со всех сторон опасностью. 

Уже вскоре после начала этого отступления, отбивая удары с флангов и преследуемые с тыла, наскоро составленным из остатков подразделений полкам и боевым группам пришлось сражаться против хорошо вооруженных партизан и регулярных частей Красной армии, в постоянных боях прикрывать и обеспечивать движение основной колонны, с боями прокладывать путь сквозь заградительные заслоны и расчищать полосу дальнейшего движения вперед. 

Советские танки с пехотой на броне, более быстрые, маневренные, часто обходили колонну, наносили удары по отдельным маршевым группам, пытались расчленить колонну, отрезать составляющие ее части друг от друга и уничтожить по отдельности. Ко всему этому в течение светового дня добавлялись почти непрерывные атаки штурмовиков и бомбардировщиков с воздуха на незащищенные маршевые колонны и колонны флангового охранения, не имевшие никакой возможности противостоять атакам авиации, и бомбежки по ночам. Ни одного германского самолета в воздухе видно не было.

   Говорившие на немецком языке русские в германской офицерской форме, выдавая себя за бежавших из русского плена военнопленных, пытались усугубить неразбериху в массе отступавших, собирая отбившихся от основных колонн солдат и уводя их в другом направлении или указывая колоннам неправильную дорогу — с тем чтобы они попали в советский плен. Порой доходило даже до того, что солдаты принимали германских, но незнакомых им офицеров, пытавшихся взять их под свою команду, за переодетых русских и встречали их огнем.

   Огонь и дым, внезапные схватки в перелесках, у лесных речек и болот, ожесточенные сражения на проселочных дорогах и улицах сел, за мосты и переправы, отрывистый лай танковых орудий, хлесткий огонь пехоты, рев заходящих на штурмовку колонн самолетов, треск очередей их пулеметов и автоматических пушек, грохот бомбовых разрывов, кинжальный пулеметный огонь из лесных чащ, завывание моторов грузовиков и стоны раненых, а короткими летними ночами — зарево пожарищ по всему горизонту.

   28 и 29 июня пришлось с боем очищать несколько удобных для переправы мест, чтобы иметь возможность навести там мосты. Через сутки после этого к вечеру подошли к реке Осливка, переходы через которую также были разрушены, так что надо было их восстанавливать. И лишь оттуда к Березине и через реку, где еще должны были стоять наши части...

   Но направляемых сюда буквально по каплям свежих сил было слишком мало, и прибывали они слишком поздно. С их подходом остатки армии смогли только нанести контрудар и на какое-то время остановить надвигающуюся гигантскую волну вражеских сил — да и то всего лишь на несколько дней. 

Когда 27 июня русские танки уже подходили к Борисову, туда была переброшена только что введенная в бой 5-я танковая дивизия, которая смогла лишь несколько притормозить продвижение неприятеля и задержать его только на несколько часов. Затем дивизия вместе с приданными ей частями, в том числе ротой из учебного саперного батальона, полицейскими частями и т. д., была поставлена прикрывать отход из района восточнее Минска, с плацдармом на шоссе, ведущем в Борисов, — по сути, без всякой пользы принесена в жертву гибнущей группе армий.

   Юго-восточнее Минска подошедшая туда 12-я танковая дивизия 9-й армии также была брошена против наступающего врага и смогла добиться некоторого успеха (см. раздел о 9-й армии).

   Стоит упомянуть еще об одном событии, произошедшем в тылах 4-й армии после глубокого прорыва противника. Здесь в конце июня генерал Флёрке[84] по заданию армейского командования, собрав остатки различных соединений, оборудовал восточнее Минска оборонительный рубеж, который удерживался до 3 июля. 

И хотя эта мера не смогла предотвратить грозящее окружение армии, все же тылы армии со всеми лазаретами в большой спешке смогли оставить Минск. В течение 1 и 2 июля из города было эвакуировано 8 тысяч раненых, а также отправлено на запад 3 санитарных поезда и 43 состава с 12 тысячами эвакуируемыми служащими вермахта, среди которых были многочисленные женщины-добровольцы из технического персонала армии, — и вскоре после этого в городе появились русские. 

3 июля они ворвались в столицу Белорусской ССР, которую никто не оборонял. Боевая группа Флёрке, которая находилась южнее Минска и двигалась на запад, была остановлена неприятелем и уничтожена, в бою погибла большая часть арьергарда. Для уже зажатой между ударными клиньями врага с севера и с юга спрессованной массы 4-й армии оставался еще путь на Березино. Здесь германские солдаты еще удерживали вплоть до 1 июля плацдарм восточнее реки[85].

Сюда и устремились с различных направлений отходящие с боями маршевые и транспортные колонны, сбившиеся в плотную массу, чтобы пересечь реку по длинному мосту. Хотя имелся еще недавно наведенный второй мост и несколько мостков для пехоты, переправа всей этой массы людей и техники продолжалась в течение нескольких суток. 

Всё это время преследующий их враг подходил все ближе и ближе к месту переправы, почти непрерывно поддерживаемый советской авиацией, обрушивавшей свой смертоносный груз на сбившихся в плотную толпу людей, в которой пули и снаряды авиационных пулеметов и пушек и осколки бомб безошибочно находили свои жертвы. 

Через некоторое время из-за попаданий бомб мосты стали непригодными для переправы, и саперам пришлось восстанавливать их под обстрелом врага. Происходили неописуемые сцены. Офицеры потрясали оружием, пытаясь как можно скорее переправить остатки своих частей на другой берег, грузовики двигались сквозь людскую массу вперед, несмотря ни на что, запряженные лошадьми телеги сцеплялись друг с другом, возницы орали друг на друга, валялись перевернутые повозки, горели грузовики, рвались снаряды, взрывались танки, везде валялись истекающие кровью и мертвые люди и лошади — хаос под названием «спасайся.

   Приведем описание того, что происходило в районе переправы у Березино[86]:
    «От советских самолетов нигде не было спасения. Дорога проходила через мост у городка Березино. Через краткие интервалы времени над этой дорогой появлялись советские штурмовики, ведя огонь по тесно сбившимся в плотную массу маршевым колоннам.
   Нам удалось продвинуться километра на три и приблизиться к мосту у Березино. Но здесь все остановилось. «Все» — это едва обозримое взглядом множество самых разнообразных транспортных средств, моторизованных и гужевых, полевые орудия, гаубицы, обозные повозки, штурмовые орудия, танки, легкие и тяжелые зенитки — скопившиеся на дороге перед мостом, сбившиеся в кучу, колонна за колонной, колонна рядом с колонной, справа и слева от дороги, метров по сто в каждую из сторон. Вся эта масса рвалась на мост. 

Только бы очутиться на другом берегу! Но нам надо было сначала преодолеть это опасное место. Чем позднее удастся это сделать, тем опаснее будет предприятие. Скорее на ту сторону! В целости и сохранности! Именно там, по нашему представлению, только и можно было обрести безопасность, если можно вообще говорить о безопасности на войне, особенно в нашем сомнительном положении. Шаг за шагом мы стали пробиваться вперед. До моста всего 300 метров! Но по нему уже в течение какого-то времени наносили удары артиллерия и авиация. Нам пришлось снова ждать.

   В этой давке мы уже не могли продвигаться вперед. А тут еще в воздухе появились штурмовики, числом до 20 машин. Заработали их бортовые пушки и пулеметы, обрушив огонь на скопление сбившихся в кучу грузовиков. Рядом с нами они сбросили множество самых мелких бомб, большей частью с взрывателями замедленного действия. Слева от нас их взрывы взметнули в воздух столбы земли. Самолеты ясно видели нас в своих прицелах. Укрыться от их огня не было никакой возможности. Погонщики лошадей должны были оставаться на шоссе при своих телегах.

   Мы бросились на землю, изо всей силы вжимаясь в нее. Кто-то даже пытался руками рыть землю, чтобы хоть так укрыться от огня самолетов. Заревели бортовые пушки и пулеметы! Взрывы бомб все ближе и ближе к нам! Над головами свистели их осколки. Минута под обстрелом с воздуха казалась вечностью. Красная авиация непрерывно кружилась над нами. Да, окопаться было просто необходимо...»

   И еще одно описание:
   «Здесь повсюду стояли штурмовые орудия, танки, легкие и тяжелые артиллерийские орудия и грузовики, все без капли горючего, взорванные, сожженные, разбомбленные. У въезда на мост, там, где была самая давка, разыгрывались никогда ранее не пережитые сцены. 

Грузовики и повозки пытались пробиться на проезжую часть с обочины, каждый хотел как можно скорее прорваться на мост. Это препятствие надо было преодолеть как можно быстрее. Да и как долго вообще простоит мост? Секунды, минуты или все-таки дольше? При следующем артобстреле он вполне может рухнуть в воду. Поэтому погонщики получили приказ не пускать другие повозки в свою колонну. 

Около 10 маршевых колонн теснили друг друга при входе на мост, по которому могла следовать единовременно только одна колонна. Стоявшие на «шоссе» грузовики сначала питали надежду все-таки перебраться на ту сторону, но со временем она испарилась. Машины сталкивались друг с другом, водители ругались и схватывались врукопашную. В результате к уже стоявшим брошенным автомобилям добавлялись новые. Солдаты полевой жандармерии ничего не могли поделать. В конце концов, речь шла о жизни и смерти каждого. И все же мост надо было преодолеть!..»

   Примерно в 13 километрах севернее Березино, у поселка Жуковец, 110-я дивизия соорудила своими силами собственный временный мост, по которому перешли через реку части XXVII корпуса.

   В 20.00 вечера 2 июля основной мост у Березино был взорван после того, как небольшой арьергард завершил оборону плацдарма и в боевой готовности перебрался через реку. Но еще и на следующий день саперы переправляли через Березину на своих понтонах выходивших к этому участку отбившихся от своих частей солдат и отдельные боевые группы.

   Всем, кто целыми и невредимыми перебрался на западный берег, суждено было испытать новое жестокое разочарование. Там не оказалось никакой оборонительной линии — ни оборудованной, ни занятой свежими германскими частями. Рухнула даже надежда на то, что на западном берегу удастся остановить продвижение русских. К тому времени, когда 5-я танковая дивизия должна была закончить переправу своих последних частей у Борисова, русские уже с 30 июня начали быстрыми темпами переправляться во многих местах в верховьях Березины, а вскоре их танки уже находились на окраинах Минска. 

Наступая с юга, где русские вынудили к отступлению и 12-ю танковую дивизию (см. раздел о 9-й армии), советские войска уже 4 июля подошли к окрестностям Червеня[87]. Любой дальнейший путь на запад для германских войск был перекрыт.

Остатки трех корпусов в безвыходном положении

   Выхода для них не было — крах 4-й армии приближался с невероятной скоростью.
   Без какой бы то ни было информации о местоположении неприятеля, о ситуации с двумя соседними армиями, без связи с собственным армейским командованием, не имея никакого понятия, существует ли еще свой общий фронт, оставшиеся части армии попытались продолжить свое отступление. В ходе этого отступления передовые части 4 июля наткнулись примерно в 10 километрах северо-западнее Червеня, то есть в 30 километрах  к  востоку  от  Минска,  в  необозримом лесном  и  заболоченном массиве на крупные силы неприятеля, перекрывшего дорогу на запад. 

Первые попытки прорыва, предпринятые днем 4 июля и в ночь с 4 на 5 июля, несмотря на значительные потери, успеха не принесли. На эти остановленные в своем отступлении части стали все больше давить следовавшие за ними колонны отступавших. Таким образом, в окрестностях Пекалина[88], в треугольнике между шоссе на Минск и Червенем (который был уже занят русскими еще 1 июля), стал быстро образовываться котел 12 на 5 километров, в котором перемешались остатки 11 дивизий, охранные подразделения, армейские и корпусные части, различные тыловые службы, среди которых было от 4 до 5 тысяч раненых. 

Очень скоро положение всех оказавшихся в котле частей стало безнадежным. Русские вели сильный огонь по этому раскаленному котлу, русская авиация не прекращала свои атаки с воздуха, в небе постоянно висело от 20 до 30 вражеских машин.

    Потери росли. Отдельные местные попытки прорыва были отбиты, но стоили немногих остававшихся запасов артиллерийских снарядов. Подходили к концу и боеприпасы пехоты. Вражеские удары пока удавалось отбивать за счет того, что еще боеспособные солдаты поднимались из своих окопов и штыковыми атаками отражали атакующего неприятеля. В ходе этих контратак были израсходованы последние ручные гранаты. Не оставалось уже ни капли горючего, боеприпасы и продовольствие тоже иссякли.

   В этой ситуации генералы, командовавшие XXVII и XII корпусами (генералы Фёлькерс и Мюллер[89]), собрали всех генералов, оказавшихся в котле, и после обсуждения пришли к единственному возможному решению — немедленный прорыв! 

Но имевшегося в их распоряжении времени было совершенно недостаточно для организации и приведения в боевую готовность разнообразных, перемешанных между собой, а частично изолированных частей. Генерал Фёлькерс еще 5 июля, пока радиосвязь действовала, по радио отдал своему корпусу последний приказ: прорываться на запад, собрав все силы в единый кулак, — в общем направлении на Барановичи! Но расстояние до Барановичей составляло 170 километров.

   В ночь с 5 на 6 июля около 23.00 большая часть находившихся в котле войск пошла в прорыв на запад, с тем чтобы обойти уже занятый неприятелем Минск с юга, но натолкнулась на столь сильный огонь врага, что вскоре распалась на отдельные боевые группы и оторвавшиеся от своих частей кучки солдат.

В направлении прорыва разобщенные советские части быстро сплотились, на их усиление подошли механизированные части, после чего началось преследование прорывающихся немецких формирований и новые окружения. Несколько дивизий попытались 6 июля прорваться по другую сторону через шоссе, чтобы обойти Минск с севера. Однако к 9 июля последние из таких попыток прорыва прекратились. Основной причиной этого стало то, что вражеская авиация нанесла прорывающимся новые тяжелые потери. 

По советским донесениям, генерал Мюллер 8 июля прекратил всякое сопротивление, после чего боеспособность еще находящихся с ним частей и разрозненных солдат почти совершенно сошла на нет, а всякая перспектива выйти к удаленному от них фронту германских частей перестала существовать. Всякие действия окруженных здесь германских войск практически прекратились. Но, несмотря на это, еще многочисленные крупные и малые пошедшие на прорыв части пытались вырваться из окружения и найти путь к своим через поля, леса, болота и заброшенные деревни. 

Но это удалось сделать лишь немногим отдельным солдатам. Большинство же из них пали в бесконечных схватках, были убиты партизанами, умерли от голода где-то в заболоченных чащах или, измотанные до предела, попали в плен. Около 60 тысяч человек, в том числе 13 генералов, пали в бою, попали в плен или пропали без вести... (Восточнее Минска было окружено 105 тысяч солдат и офицеров вермахта. В ходе тяжелых боев 5-11 июля свыше 70 тысяч из них были убиты. Около 35 тысяч взято в плен, в том числе 12 генералов — командиров корпусов и дивизий. — Ред.)

   Вот некоторые из воспоминаний военнослужащих отдельных дивизий этой армии.
 

XXXIX танковый корпус

   «С начала мая становилось все более отчетливым ощущение предстоящего вскоре крупного наступления неприятеля. Поступали сведения о передвижениях танковых и артиллерийских формирований, оборудовании огневых позиций и концентрации пехоты перед всем фронтом корпуса. Но плохие условия для наблюдений и особенно то обстоятельство, что русские, в противоположность своему прежнему обыкновению, хранили полное радиомолчание, не позволяли составить полное впечатление о намерениях врага. 

Предположения о возможных направлениях главного удара и сроков ожидаемого крупного наступления противника постоянно менялись до тех пор, пока в середине месяца не вырисовалось представление об особенно крупном сосредоточении вражеских сил по обеим сторонам шоссе на Рясну[90]. 

Дислоцированная там 337-я пехотная дивизия закрывала линию фронта шириной почти 40 километров. Чтобы осуществить концентрацию своих сил, корпус был вынужден перебросить 110-ю пехотную дивизию на свой левый фланг. Но при этом постоянно нарастала критика высшего командования, которое вместо того чтобы отвести 4-ю армию за Днепр — направляло дополнительные силы в выступ фронта — как в мешок, который при прорыве русских севернее и южнее 4-й армии мог быть в любой момент захлопнут врагом. При этом из обещанных 30 штурмовых орудий для каждой дивизии еще ни одно не поступило.

   16 июня русская артиллерия открыла огонь на всей протяженности фронта корпуса при основной тяжести удара по обеим сторонам шоссе на Рясну, причем только там было задействовано 120 вражеских батарей. 23 июня последовало также мощное советское наступление на фронте 4-й армии.

   После того как прошлой ночью враг в ходе военных действий на многих участках задействовал свою авиацию, он также в 5.30 начал столь мощную артиллерийскую подготовку, что первые линии траншей были буквально полностью перепаханы снарядами орудий, а находившиеся в них части уничтожены. 

За артобстрелом последовало общее наступление неприятеля на всем фронте корпуса. Как и ожидалось, основной удар противника был направлен на участок 337-й дивизии по обеим сторонам шоссе Рясна-Могилев, где русские на узком фронте ввели в бой 6-7 дивизий и 100 танков, поддержанных огнем 140 батарей. Если враг под Чаусами[91] и северо-восточнее Горок[92] смог достичь лишь местных успехов, то на направлении главного удара ему удалось прорвать оборону и вклиниться в расположение германских войск на глубину до 6 километров.

С помощью введенной в действие лишь частично маневренной и не полностью боеспособной моторизованной дивизии «Фельдхернхалле» удалось задержать прорыв русских на рубеже восточнее Шушары, но так и не получилось воссоединиться с 110-й пехотной дивизией, которая севернее участка прорыва была вынуждена несколько отвести назад свой правый фланг. Попытки русских атаками из области прорыва оттеснить на юг фронт 12-й пехотной дивизии удалось с большим напряжением сил предотвратить, но 12-я и 31-я пехотные дивизии с тяжелыми боями отошли на северо-запад.
   

 25 июня враг прорвал также позиции у реки Рестас. Весь корпус теперь сместился, обороняясь из последних сил против надвигающегося противника, на рубеж у берега Днепра в районе Могилева. Рано утром 26 июня корпус еще находился восточнее реки. Враг приближался к Могилеву с юго-востока и востока. Его авиация полностью господствовала в воздухе. К полудню русские уже переправились через Днепр в 20 километрах севернее Могилева и на западном берегу развернулись к северу, зайдя в тыл еще находившихся на восточном берегу и сражавшихся там частям 110-й пехотной дивизии и XXVII армейского корпуса.

   Об удержании линии фронта на Днепре нечего было больше и думать. Дивизии корпуса были разбиты. К тому же существовали обстоятельства, о которых уже говорилось, — фронты обеих соседних армий были прорваны неприятелем, предпринявшим быстрый бросок к Березине с целью сомкнуть кольцо вокруг 4-й армии.

   У корпуса оставалась теперь только одна возможность — предпринять как можно более быстрый отход для достижения Березины. Для этого командир корпуса генерал Мартинек должен был проигнорировать приказ высшего командования о превращении 12-й пехотной дивизии в гарнизон Могилева, который был объявлен «укрепленным пунктом» («крепостью»). Он отдал приказ 31-й пехотной дивизии с раннего утра 27 июня отступить из Могилева вдоль линии железной дороги на юго-запад вместе с остатками 337-й пехотной дивизии и дивизией «Фельдхернхалле», а также обходить севернее шоссе Могилев-Белыничи-Березино на запад. 110-я пехотная дивизия, с которой еще поддерживалась радиосвязь, должна была совместно с XXVII армейским корпусом пробиваться на запад за Березину. Вплоть до этого времени генерал Мартинек, несмотря на прекращение поступления разведсводок и отсутствие информации об общей ситуации, лично командовал своими пятью дивизиями.

   28 июня около 17.00 генерал ехал в машине по поселку Белыничи в направлении на Березино, чтобы прибыть на расположенный западнее поселка новый КП корпуса. Проезжая часть улицы была занята отступающей колонной пехоты, на которую заходили летящие на бреющем полете советские штурмовики, обстреливавшие ее из бортового оружия и сбросившие несколько бомб. Во время одной из этих воздушных атак генерал Мартинек, находившийся в нескольких метрах от своей машины в укрытии, был поражен в лоб осколком авиабомбы, разорвавшейся рядом. Генерал умер мгновенно. Судьба избавила его от картины последовавшего за этим уничтожения его корпуса.

   А на следующий же день после гибели генерала Мартинека безжалостная судьба обрекла на смерть и обоих его преемников, генерала Пфайфера и генерала Шюнемана, а также начальника штаба корпуса полковника Масиуса, павших в течение 24 часов после своего командира такой же солдатской смертью на поле боя...»

110-я пехотная дивизия

   «К началу советского наступления дивизия дислоцировалась с востоку и юго-востоку от поселка Горки и удерживала линию фронта протяженностью около 25 километров. Передовая линия обороны проходила по западному берегу реки Проня. Войска были полностью боеспособны, настроение и боевой дух находились на должной высоте, все без исключения боевые позиции хорошо оборудованы.

   22 июня. После чрезвычайно мощной артиллерийской подготовки русские начали наступление в 5.30 силами до двух полков на левом фланге дивизии, где оборонялся 254-й гренадерский полк (на левом фланге его позиции). Одновременно были нанесены отвлекающие удары по центру и правому флангу того же полка. В ходе чрезвычайно жестокого боя, во время которого ситуация многократно менялась, а также проведенного контрудара противник был отбит, понеся значительные потери. К вечеру этого дня германские части прочно удерживали передовую в своих руках, противнику не удалось осуществить намеченной цели — овладеть поселком Горки.

   23 июня. В продолжение своего начатого вчера масштабного наступления противник снова после мощной артподготовки нанес удар по левому флангу 255-го гренадерского полка. Несмотря на брошенные им в бой многочисленные самоходные орудия, дивизии удалось отбить этот удар и к концу дня сохранить за собой контроль над передовой линией обороны.

   24 июня. Расширяя свое наступление, противник нанес крупными силами удары по всему участку обороны соседней дивизии справа (337-й пехотной дивизии) и смог достичь здесь успеха, прорвав ее фронт. Для прикрытия правого фланга в промежутке между селениями Роботка и Кишири в качестве заслона от проникновения противника с юга были введены в бой 321-я дивизионная группа[93], а также 120-й учебный батальон и сводная рота из состава пополнения.

   25 июня. Русские повторили свою атаку на соседний участок фронта справа. Им удалось при поддержке крупных танковых сил (80 танков) вклиниться в главную полосу обороны. Немедленно нанесенный контрудар силами двух полков резерва смог задержать врага, но не ликвидировать прорыв, поскольку неприятель, подтянув свои резервы, все же смог еще дальше углубиться в наши позиции. Поздним вечером на основании ситуации на фронте соседней дивизии справа и в соответствии с приказом командования корпуса 110-я пехотная дивизия отошла с занимаемых ею позиций. Отход был осуществлен организованно и без всяких осложнений, несмотря на сильные налеты авиации в течение всей ночи.

   26 июня. Русские начали боевые действия с опережающего преследования. Благодаря насыщенности своих войск моторизованными средствами передвижения и достаточным танковым силам им удалось опередить и обойти часто задерживающиеся, отходящие с боями дивизии. Особенно тяжелые бои разгорелись вдоль шоссе Орша-Могилев. Шоссе постоянно подвергалось ударам с воздуха советских штурмовиков. 

Южнее Шклова русским удалось прорваться к Днепру, где они тут же заблокировали шоссе завалами из деревьев и постановкой мин, так что наносившая удар с юга под командованием генерал-лейтенанта Шюнемана 337-я пехотная дивизия при поддержке штурмовых орудий, имевшая своей целью расчистку шоссе, остановилась перед этой баррикадой из деревьев. 

Тем временем русские перешли шоссе, достигли берега Днепра и, прежде чем германские части смогли отойти за реку, переправили через нее свои мобильные части. Командир дивизии вовремя оценил создавшееся угрожающее положение. Он сократил свой собственный плацдарм на восточном берегу Днепра, отвел с него 254-й полк и перебросил его на моторизованном транспорте на западный берег Днепра с приказом развернуться там фронтом на юг и воспрепятствовать продвижению русских на север и северо-запад.

   27 июня. Поскольку место переправы русских находилось за пределами участка обороны дивизии, 254-й гренадерский полк смог достичь указанного района и организовать здесь оборонительные позиции. Чтобы воспрепятствовать дальнейшим переправам войск противника, на рассвете под руководством командира полка был нанесен удар по местам вражеских переправ. 

Неожиданность сработала — удар полностью достиг своей цели. Тем временем на западный берег Днепра были переправлены все еще остававшиеся на восточном берегу части и подразделения дивизии. 225-й гренадерский полк обеспечивал прикрытие с востока и севера, а тыловые части — с северо-запада, со стороны Шклова. 

Ближе к полудню на участке 254-го полка русские внезапно нанесли удар с юго-запада по правому флангу полка. Полк был вынужден несколько отвести свой правый фланг и развернуть фронт на юго-запад. Это удалось вовремя осуществить. 

В течение всего следующего дня русские превосходящими силами пехоты и танков атаковали правый фланг полка, во многих случаях им удавалось прорвать оборону, но все эти прорывы сразу же ликвидировались контрударами германских войск. В ходе этих боев противник почти совершенно уничтожил подчиненный 254-му гренадерскому полку 1-й батальон 252-го гренадерского полка. На усиление полка ему был подчинен саперный батальон другого полка, а также 321-я дивизионная группа той же дивизии. Вечером дивизия, получив соответствующий приказ, отошла дальше к западу.

   28-29 июня. Основные силы дивизии подошли к реке Друть и начали переправляться по мосту у деревни Тетерин. Поздним вечером последовал сильный натиск противника с юro-востока. Мост оказался в плохом состоянии. Перед ним скопилось значительное число моторизованной техники и гужевых повозок. Враг приблизился к германским силам. Поздним вечером последовал обстрел колонн и переправы у Тетерина. Перебравшись на противоположный берег, дивизия осуществила ночной марш на запад и юго-запад в район селения Шепелевичи, а оттуда еще южнее. Там последовали стычки с партизанами и моторизованными частями врага, которые уже зашли в тыл дивизии. Однако командование дивизии прочно удерживало в своих руках управление ею.

30 июня. Передовые части дивизии подошли к лесному массиву восточнее Березины у поселка Жуковец и оставались там до тех пор, пока 110-й саперный батальон дивизии и приданный ему саперно-строительный батальон не навели через Березину два моста — один грузоподъемностью 16 тонн, а другой — 4 тонны. 

На всем пути до Березины дивизия испытывала постоянное давление неприятеля с востока и подвергалась обстрелам из танковых орудий с севера. Весь день продолжались также бомбово-пулеметные удары авиации. Выйдя из боев за Оршу и Могилев, сильно поредевшие части дивизии собрались в лесном массиве восточнее Жуковца.

Здесь были также части дивизии «Фельдхернхалле», 78-й штурмовой дивизии, 157-й и 337-й дивизий, а кроме них еще и дивизион зениток, танковая рота «Тигров» и штабные подразделения XXVII и XXXIX армейских корпусов. Трудности снабжения были чрезвычайно значительными, запасы продовольствия закончились, из-за практического отсутствия перевязочных материалов и лекарств раненые не получали необходимой помощи, боеприпасы, и прежде всего артиллерийские снаряды, заканчивались, как и горючее, так что все излишние транспортные средства, кроме танков, самоходных орудий и моторизованных средств передвижения для раненых, должны были быть уничтожены.

1  июля. Началось упорядочение собравшихся в лесу под Жуковцом разбитых дивизий. Основная часть сил 110-й пехотной дивизии была присоединена к другим дивизиям. В Боровино, находящемся в 12 километрах западнее Жуковца, по распоряжению командования дивизии командиром 110-го батальона связи был образован сортировочный пункт, который принимал все разрозненные части дивизии и подчиненные ей подразделения и размещал их в районе Боровино. Все остальные, не подчиненные дивизии подразделения следовали дальше на запад.

2 июля. По ориентировке начальника штаба XXXIX танкового корпуса, погибшего в этот день, дивизиям следовало двумя маршевыми колоннами пробиться к реке Птичь южнее Минска и здесь соединиться с германскими войсками.

Более южный один из двух предписанных маршрутов проходил через Драчково-Котяги, северный маршрут, которым также должна была следовать 110-я пехотная дивизия, вел от Волмы (в 30 километрах восточнее Минска) на Колядичи. Во второй половине дня, ближе к вечеру, передовые части дивизии подошли к Волме и образовали плацдарм на берегу этой реки. Согласно приказу XXVII армейского корпуса дивизия в течение суток должна была оставаться здесь, использовав эти сутки для дальнейшего сокращения обоза и для уничтожения излишних транспортных средств.

4 июля. Утром в 5.00 самолетами доставлено необходимое снабжение: продовольствие и горючее, но в минимальных количествах. В ночь на 5 июля дивизия продолжила движение на запад в следующем составе: передовой отряд, 254-й гренадерский полк, штаб дивизии, 255-й гренадерский полк, 321-я дивизионная группа, артиллерия, самоходные противотанковые орудия и остальные подразделения дивизии. Они достигли окрестностей поселка Гатово, в 20 километрах юго-восточнее Минска.

5 июля. Весь день продолжались мощные танковые атаки противника и штурмовые удары его авиации. После осуществленного русскими прорыва по шоссе Бобруйск-Минск и продвижения до Гатово передовой отряд маршевой колонны и 254-й гренадерский полк предприняли атаку, с тем чтобы оттеснить русские части к юго-западу. Хотя атака оказалась успешной, русские вскоре нанесли контрудар, перерезав силами 6 танков и находившейся на их броне пехоты численностью 250-300 солдат (250-300 солдат не разместятся на броне 6 танков. Очевидно, 50, максимум 80 солдат. — Ред.) связь с передовыми батальонами и штабом полка. 

Немедленно брошенные в бой полковые резервы и еще остававшиеся подразделения штаба дивизии успеха не достигли. Одновременно последовали сменяющие один другой налеты авиации, час от часу усиливавшиеся. Временами в воздухе находилось по 30-40 вражеских штурмовиков. В то же самое время русские предприняли атаку с востока от селения Готваские (Gotwaskije) на лесной массив в 2,5 километра западнее Готваские.

   В этом лесном массиве были сосредоточены остальные подразделения 254-го гренадерского полка, его передовой отряд, две артиллерийские батареи, тыловые транспортные средства, повозки с ранеными и, наконец, штаб дивизии. Два других полка находились еще дальше. Из перехваченных радиопереговоров между ними стало понятно, что они не в состоянии пробиться к основному сосредоточению сил дивизии. 

По упомянутому лесному массиву русские систематически вели артиллерийский огонь, подвергали его танковым атакам и бомбовым ударам авиации. Из-за острейшего дефицита горючего и боеприпасов командование дивизии в конце концов приняло решение об уничтожении всех моторизованных транспортных средств и тяжелого вооружения. Остались лишь колонна автомобилей да еще колонна гужевых повозок, обе с ранеными, которые должны были следовать за дивизией по шоссе.

6 июля. Основные силы дивизии, вооруженные лишь легким стрелковым оружием, выступили поздним вечером на запад и на рассвете подошли к лесному массиву западнее Канючицы. Дивизия намеревалась, взяв с собой раненых, прорываться небольшими ударными группами на запад. Артиллерийский полк, равно как и истребительно-противотанковый батальон, хотя теперь и без орудий, как и все другие подразделения, образовали пехотную боевую группу. Дивизия еще располагала также 5-ваттной радиоустановкой. Боевая группа 254-го гренадерского полка со штабом дивизии, общей численностью около 400 человек, весь остаток дня оставалась в вышеупомянутом лесном массиве.

7 июля. В ночь на 7 июля личный состав дивизии отдельными боевыми группами продвигался в северо-западном направлении и миновал оба шоссе, проходившие севернее и южнее линии железной дороги Дзержинск-Минск. На рассвете они достигли леса в 10 километрах западнее железнодорожной насыпи. Здесь было решено немного передохнуть. Противник, должно быть, заметил ночное передвижение этих боевых групп, поскольку уже утром окружил этот лес и предпринял наступление со всех сторон. 

Боевые группы поначалу заняли оборону на опушке леса, но потом, когда артиллерийский огонь стал очень сильным, а потери резко выросли, стали отходить на запад. В неравном бою во время отступления русские окружили остатки боевых групп, сжали их со всех сторон и в ходе боя уничтожили. Командир 254-го полка был при этом тяжело ранен и попал в плен.

   После этого полного уничтожения основной массы личного состава дивизии судьба других отдельных боевых групп известна только по отрывочным рассказам сумевших выйти из окружения и выживших солдат. Большая часть их оказалась в русском плену. 

Командира дивизии генерал-лейтенанта фон Куровски предположительно видели в последний раз с группой в 13 человек в районе города Лида. Об офицерах штаба дивизии и других командирах, за исключением подполковника Реедера, командира 254-го полка, нет никаких сведений. Часть обоза с ранеными, а именно 10 грузовиков и 15 телег, на которых находилось около 400 раненых, уже 6 июля южнее Минска была захвачена силами наступавшего врага. По сообщениям вышедших бойцов, все раненые были расстреляны. Около 150 человек после многодневных блужданий все же смогли выйти к германским позициям.

   Остатки дивизии, в основном те подразделения, которые вышли из котла до начала описанных событий, собрались западнее Гродно, среди них и 110-я ремонтная рота. После перебазирования в Шмелово рядом с городом Стависки в Польше максимальное число собравшихся здесь военнослужащих составило 16 офицеров и около 1100 солдат. 

Однако среди них находилось около 450 отпускников и командированных, которые не участвовали в отступлении дивизии, а также около 350 человек, отбившихся от 110-го маршевого батальона. Таким образом, удалось спастись лишь примерно 300 солдатам дивизии — из общего числа 12 тысяч человек.

   На пути следования в 110-ю пехотную дивизию находился 110-й маршевый батальон численностью около 1400 человек, который погрузился в эшелон 25 июня в Детмольде (Германия). 

Поскольку отрезок пути Столбцы-Минск был взорван партизанами, батальон выгрузился в Столбцах, оставался там в течение двух дней, а потом брошен в бой в качестве пехотного батальона. 

Станция Столбцы была занята русскими и должна была быть нами отбита, поскольку там стоял санитарный поезд с тяжелоранеными. Атака оказалась успешной, санитарный поезд продвинулся на 3 или 4 километра в сторону Минска. Его дальнейшая судьба осталась неизвестной. Маршевый батальон в ходе последующих боев был полностью уничтожен...»
 

57-я пехотная дивизия

   Конец мая. «Дивизия была брошена в бой на правом фланге 4-й армии, когда XII корпус занимал позиции на реке Друть. В тылу дивизии располагался обширный лесной и заболоченный район, в котором активно действовали крупные партизанские отряды. Снабжение было возможно только с севера, из Могилева.
   22 июня. Начало русского летнего наступления. XXXIX танковый корпус отразил вражеские атаки, нанесенные по обеим сторонам дороги Рясна-Могилев. Однако в расположении дивизии обстановка пока оставалась спокойной.
   23 июня. Дивизия отразила разведку боем со стороны русских, отбросив неприятеля за проволочные заграждения и нанеся ему серьезные потери.
   24 июня. На правом фланге дивизии неприятель прорвал фронт XXXV армейского корпуса в лесном районе у поселка Хомичи. Против наступавших введена в бой 707-я охранная дивизия. XII армейский корпус остается на занимаемых им в настоящий момент позициях.
   25 июня. В 4.00 часа утра сильный артиллерийский обстрел по позициям правого полка дивизии и — после переноса огня далеко на юг — по фронту 9-й армии. Прорыв на правом фланге 164-го гренадерского полка ликвидирован. Все имевшиеся в наличии у командования дивизии офицеры и солдаты переброшены к месту прорыва. В первой половине дня все заранее определенные санитарная рота, «большой» обоз и ненужные подразделения были отведены на запад. Их отход осуществлен без всяких осложнений.
   26 июня. Этот день прошел для дивизии спокойно.
   27 июня. В первой половине дня около 11.00 заместитель командира дивизии лично отдал приказ: с наступлением темноты сняться с занимаемых позиций, выйти в окрестности точки пересечения шоссе Могилев-Бобруйск с рекой Друть и воспрепятствовать продвижению русских с юга. Все имеющиеся в наличии части дивизии должны быть задействованы для выполнения этого приказа и подтянуты в указанный район. 2-я бронеавтомобильная группа из состава 18-й моторизованной дивизии была временно передана в оперативное подчинение 57-й пехотной дивизии. 

Две другие дивизии корпуса уже без приказа сверху в ночь на 27 июня были отведены за Днепр. Для дальнейшего движения 57-й дивизии на запад через заболоченные лесные пространства, в которых действовали партизаны, дивизии был придан саперно-строительный батальон. Именно этому батальону дивизия в значительной степени обязана своим успешным отходом.

   После отдачи необходимых приказов командир дивизии проехал по переправе через Друть, провел рекогносцировку местности и указал позиции прибывающим подразделениям дивизии и приданным ей частям.

   Здесь он также принял рапорт подошедшего полка 707-й охранной дивизии в составе 1 офицера и 19 солдат. Это было все, что осталось от целого полка, доложил офицер, и сообщил примерно следующее.

   Танковая группа 20-й танковой дивизии, будучи на марше в указанный ей район, в первой половине дня 25 июня получила приказ немедленно отойти к Бобруйску. Вместо этого в боевых действиях должна была быть задействована 707-я охранная дивизия с задачей одним своим полком выдвинуться вперед на старую границу между позициями 4-й и 9-й армий, а другим полком отбросить врага на линию бывшей передовой на участке 57-й дивизии и вновь овладеть этими позициями.

Во исполнение этого приказа полк к позднему вечеру покрыл около 30 километров с запада на восток и незадолго до этого встретил отставшие ослабленные подразделения 134-й пехотной дивизии, которые сообщили ему, что русские прорвали фронт на широком участке. Несколько позже полк вступил в бой с крупными силами русских, поддержанных танками, и был полностью уничтожен.

   57-я пехотная дивизия смогла к вечеру этого дня беспрепятственно выйти в указанный район и в течение ночи занять предназначенные ей позиции.

   28 июня неприятель безуспешно атаковал крупными милами с востока и юга. Вскоре после полудня заместитель командира корпуса вызвал командира дивизии и отдал ему приказ: силам дивизии тотчас же оторваться от врага, поскольку этого требует ситуация с 18-й дивизией. При выполнении этого приказа батарея тяжелых орудий попала на заболоченный участок, подверглась там атаке вражеских танков, и прислуга взорвала орудия.

   В последующие дни командир дивизии, следуя во главе дивизии, руководил рекогносцировкой местности, наведением гатей, борьбой с партизанами и дальнейшим отходом, тогда как командир 217-го пехотного полка образцово вел арьергардные бои, весьма тяжелые из-за превосходства сил преследующего врага. 

1 июля дивизия продолжала отступление к Березино, в течение предшествующей ночи отбив танковую атаку неприятеля и подбив при этом восемь танков. Когда же командир дивизии утром 2 июля прибыл с рапортом на КП XII армейского корпуса, заместитель командира корпуса сообщил ему примерно следующее: два часа тому назад на легком самолете «Физелер Шторьх» на КП прилетал офицер связи из штаба армии и привез ему приказ — передать все без исключения части дивизии 4-й армии, в которой осталось еще меньше боеспособных частей. 9-я армия полностью разбита. В тот же день дивизия в ходе дальнейшего отступления достигла района в 12 километрах северо-западнее Березино.

   3 июля дивизия продолжила движение в северо-западном направлении, пытаясь достигнуть «шоссе» у Борисова. Но уже ранним утром передовые части дивизии на северном берегу реки Уша наткнулись на крупные силы врага с танками и штурмовыми орудиями. 

Развернувшись из походной колонны, врага атаковали стрелковый батальон и 1-й батальон 217-го пехотного полка, но около 11.00 они прекратили атаку, получив приказ командования корпуса немедленно прервать удар и продолжать движение в юго-западном направлении, поскольку державшийся до утра 3 июля Борисов под мощным давлением наступающих русских сил пришлось оставить. 

Как доложил командир дивизии командованию XII армейского корпуса, в ходе марша он встретил генерала, командовавшего XXVII корпусом, а также целый ряд командиров дивизий. После продолжительного обсуждения ситуации 4 июля было решено для дальнейшего передвижения разделить остатки 4-й армии на две маршевые колонны и подчинить правую колонну XII корпусу, а левую — XXVII корпусу.

   4 июля дивизия двигалась как еще боеспособное соединение во главе XXVII корпуса в ходе дальнейшего марша на запад. Картина, которую представляли собой отдельные группы отступающих на марше, была неописуема. 

Многие тысячи прибившихся солдат из других частей, железнодорожники, рабочие команды, по большей части безоружные, двигались рядом или перемешались с подразделениями дивизии. Наведенные дивизией мосты через маленькие речки были так забиты этими ордами, что собственное тяжелое оружие дивизии, орудия, грузовики и т. д. часами не могли пройти по этим мостам. 

Ближе к вечеру передовой батальон наткнулся на врага. Немедленно организованная атака, однако, не принесла успеха, так как тяжелое оружие оказалось невозможным задействовать, а руководство и связь были блокированы из-за множества безоружных солдат других частей.

   При этих обстоятельствах командир дивизии был вынужден доложить командующему корпусом, что наступление и дальнейший марш невозможны, тем более что основные силы дивизии пришлось задействовать против подходящего с юга противника. В результате этого 57-я пехотная дивизия была придана двум другим дивизиям. Но когда оба командира дивизий со своими начальниками штабов прибыли для доклада, оказалось, что каких-либо боеспособных частей у их дивизий уже нет.

   Дальнейший отход был прерван, арьергардам всех маршевых групп пришлось в тяжелых боях и со значительными потерями сдерживать натиск противника, чтобы предотвратить сжатие кольца окружения.

   Утром 5 июля состоялся военный совет всех оставшихся командиров дивизий при командовании XXVII корпуса. Несмотря на крупные расхождения во мнениях, командир корпуса отдал приказ перейти к обороне. Возвращаясь к своим соединениям, командиры решили действовать самостоятельно и вечером прорываться на запад. Около 19.30 по радио было получено распоряжение XII корпуса о том, что все оставшиеся дивизии должны быть распущены, оставшиеся орудия, тяжелое оружие, грузовики и боеприпасы следовало уничтожить.

Личному составу было приказано образовать боевые группы и пробиваться в юго-западном направлении. Общее выступление было назначено на 22.30. Сколь бы ни было тяжелым это решение, оно оставалось единственной надеждой на спасение. В 22.20 артиллерия Дивизии выпустила оставшиеся снаряды. Под гром орудий были взорваны грузовики и тяжелое оружие, а последними снарядами — и сами орудия. В 22.30 вся масса немецкой пехоты, примерно 40-50 тысяч человек, двинулась на окруживших их русских и решительным ударом уничтожила их.

   В ходе дальнейшего движения на запад большая часть боевых групп, образованных из 57-й дивизии, еще держалась вместе. В конце дня 6 июля они встретились с остатками дивизии «Фельдхернхалле», которая принадлежала к правой маршевой группе и отходила, уклоняясь к юго-западу, между громадными, недавно заполненными водой воронками от взрывов бывших германских складов боеприпасов. 

Севернее шоссе Червень-Минск они наткнулись на крупные вражеские силы и, несмотря на все усилия, затратили целый день, пытаясь, с громадными потерями, перебраться через шоссе и двинуться дальше на юг. Непрерывные, доселе невиданной интенсивности удары советских штурмовиков с воздуха нанесли чрезвычайно тяжелые потери. 

Оба командира дивизий приняли решение преодолеть шоссе вечером, двумя группами, а именно: командир 57-й дивизии со всеми пешими солдатами в 6 километрах западнее, а командир «Фельдхернхалле» со всеми еще имеющимися у него транспортными средствами, на которые были погружены раненые, непосредственно в южном направлении. Попытка прорыва была осуществлена с наступлением темноты. Группе «Фельдхернхалле» прорваться через шоссе не удалось. Понеся тяжелые потери, она перестала существовать, попав по большей части в плен.

   Группе же 57-й дивизии, напротив, преодолеть шоссе удалось. Двигаясь со всей возможной быстротой, вне каких-либо дорог, эта группа, состоя из приблизительно 12-15 тысяч человек, решила разделиться на отдельные более мелкие группы, с тем чтобы каждая из них самостоятельно и как можно более быстро попыталась продвинуться возможно дальше на юго-запад.

   Вплоть до позднего утра продолжался марш группы командира дивизии, который прошлым вечером последним миновал шоссе. В составе группы еще имелось два плавающих вездехода, в которых ехало несколько раненых. Когда группа вышла в большую излучину реки, открытую на восток, то выяснилось, что ведущие на юг и север мосты заняты крупными силами русских, а единственный ведущий на запад железнодорожный мост перекрыт танками.

Тогда было принято решение рассыпаться по большому полю ржи, чтобы с наступлением темноты продолжить движение. В этой излучине, которая находилась примерно в 12-15 километрах юго-восточнее Минска, в свое время, должно быть, происходили тяжелые бои. Было решено — когда стемнеет, собраться на западном краю ржаного поля и оттуда с двумя плавающими вездеходами форсировать реку вне дорог. 

Изнемогая от усталости, солдаты рухнули в рожь и провалились в глубокий сон, но в 17.00 были разбужены выстрелами. Русские окружили ржаное поле, открыли по нему огонь из минометов и взяли небольшую группу немцев в плен. Остальные боевые группы, на которые разбилась дивизия, смогли уйти немногим дальше, и те из них, которые уцелели в последних боях, 8 и 9 июля были взяты в плен южнее Минска.

   Про остальные группы прорыва со временем стало известно следующее.

   8 июля. Подполковник Рёсслер, командир 164-го гренадерского полка, и капитан Мюссе, командир 1-й роты 164-го полка, погибли вместе со многими из своих солдат во время одной из последующих попыток прорыва. Остатки полка, над которыми взял командование адъютант полка капитан Крефтинг, продолжали пробиваться к своим. Полковник Цунке, командир 217-го гренадерского полка, будучи тяжело ранен, попал в плен вместе с остатками своего полка.
   9 июля. Капитан Крефтинг, раненый, с остатками 64-го гренадерского полка попал в плен юго-восточнее Минска.
   Между 5 и 16 июля группа Денцлингера (1-я рота 217-го полка с примкнувшими подразделениями) смогла преодолеть шоссе Орша-Минск восточнее Минска и затем, развернувшись на Молодечно, следовать в северо-западном направлении. Там они влились в состав новых германских формирований. 57-й дивизии больше не существовало. Вплоть до вечера 5 июля, когда был отдан приказ о ее ликвидации, каждое ее отдельное подразделение оставалось боеготовой, надежной и стойкой воинской командой в руках своего командира...»
 

Моторизованная дивизия «Фельдхернхалле» (краткие итоги)

   «После кровопролитных боев на фронте под Нарвой (в составе группы армий «Север») дивизия была переброшена на усиление в район Могилева. Когда противник в ходе своего широкомасштабного наступления прорвал фронт севернее и южнее этого города, дивизия была введена в бой за шоссе, ведущее на Чаусы. 

Однако поскольку советские войска уже обошли Могилев справа и слева, то дивизия спустя два дня была снята с этого направления и должна была удерживать свободной дорогу на Минск. Однако выполнить эту задачу ей не удалось. Прежде чем добраться до Березино, следовало преодолеть реку Березину, но достичь ее по дорогам, забитым многочисленными транспортными средствами, под постоянными атаками с воздуха вражеских штурмовиков, стоило многих жертв. 

Переправа через Березину привела к новым потерям. Орудия и тяжелое оружие пришлось уничтожить, поскольку горючего для тягачей уже не было ни капли. Переход через Березину прикрывал 2-й батальон артиллерийского полка, который 29 июня понес при этом особенно большие потери. Остатки дивизии своим ходом добрались к 5 июля к району юго-восточнее Минска. Со всех сторон окруженные неприятелем, постоянно атакуемые партизанами, полки разделились на небольшие группы, начавшие каждая с боями выходить через леса и поля пшеницы на запад. Большинству из них это сделать не удалось...»
 

78-я штурмовая дивизия[94]

   «21 июня штурм-гренадеры лежали в своих траншеях по обеим сторонам шоссе Смоленск-Минск и ожидали приближения неприятеля. Всем было ясно, что буквально с часу на час должно начаться вражеское наступление, хотя в течение дня наблюдалось лишь незначительное движение сил по ту сторону фронта.

   В ночь с 21 на 22 июня между 21.55 и 1.50 сражение начали русские летчики, обрушив свой груз на передовые позиции и стремясь прежде всего вывести из строя германскую артиллерию.

   Когда наступил рассвет 22 июня, над всем фронтом царила полнейшая тишина, за которой чудилось нечто жуткое. И в 7.00 эту тишину разорвал грохот вражеской артиллерии, нанесшей особенно мощный удар по шоссе. Одновременно в воздухе над германскими батареями снова появилась русская авиация, забросавшая их бомбами столь плотно, что те некоторое время не могли открыть ответный огонь.

Уже через десять минут после начала артподготовки с германской передовой поступили донесения о первых атаках, в которые русская пехота двинулась под прикрытием дымовых завес. Но даже когда день стал близиться к вечеру, враг не смог добиться сколько-нибудь значительного успеха, а его атаки более или менее походили просто на прощупывание германского фронта (это была разведка боем. — Ред.).

   23 июня неприятель ужу сделал попытку прорвать фронт. В ночные часы его авиация снова нанесла удар бомбами крупного калибра по германской передовой и ближайшим тылам. Под прикрытием этого бомбового града в 1.00 ночи пехота неприятеля выдвинулась на исходные позиции для наступления. С 5.00 советская артиллерия открыла ураганный огонь по всей германской передовой, особенно плотный по артиллерийским батареям. Тем временем русская пехота еще ближе подошла к германской передовой, а вплотную за пехотой вышли, готовые к атаке, танки. Несмотря на неистовый обстрел русской артиллерией, батареи 178-го артполка открыли ответный огонь.

   Атака началась в 6.00 утра. Русские бомбардировщики и штурмовики поддерживали мощный натиск русских на переднюю линию обороны и артиллерийские позиции. Фронт зашатался. 3-й батальон 122-го пехотного полка, приданный 215-му штурмовому полку, бросился в контратаку, которая успеха не принесла. Отдельные опорные пункты на передней линии обороны еще держались и оказывали сопротивление. Из-за постоянно поддерживаемой дымовой завесы, под которой действовала вражеская пехота, обзор был весьма ограничен.

   И в это время на левом фланге, который оборонял 480-й гренадерский полк, произошло событие, которое мгновенно высветило всю серьезность сложившегося положения. Около 7.30 противнику удалось прорвать на этом участке переднюю линию обороны, а затем углубиться в проделанную брешь.

   На остальных участках фронта советские батальоны и полки также продолжали атаковать. Прорыв на участке 14-го штурмового полка был сначала отбит контратакой, а затем, после ввода в действие переброшенной с севера батареи штурмовых орудий, был наконец ликвидирован. Не лучше обстояло дело и на участке 195-го штурмового полка.

   В бой были брошены последние резервы, вплоть до сводной роты. Но положение все же оставалось предельно критическим. Однако отдельные батальоны все же пытались переходить в контратаки, в ходе одной из которых они даже заняли первую линию траншей.

   Советские танковые подразделения, численностью около 20 машин, уже продвигались на запад.

   Ближе к вечеру дивизия получила приказ занять новую линию обороны. Ей предстояло переместиться во вторую линию траншей — ближе к позициям артиллерии. Вечером и в течение ночи она была занята, но из-за больших потерь плотной обороны на этом участке создать не удалось. Артиллерия тоже сменила позиции, отойдя назад. 

Фронт всей 78-й штурмовой дивизии из-за давления врага с севера (где стоял 480-й гренадерский полк) значительно подался назад. Теперь уже речь шла о том, чтобы сохранить целостность всего фронта посредством постепенного отхода на запад к «тигровым позициям» севернее Орши, где можно было создать новую линию обороны. 24 июня давление вражеских войск ничуть не ослабло. Еще существовала весьма неустойчивая связь между соседними германскими частями, однако связи между правым флангом 215-го полка и левым флангом 14-го полка, где сражался 178-й запасной батальон, уже не было. Через эту брешь широким потоком вливались советские танковые лавины и заходили в тыл новой оборонительной линии. Такова была ситуация, в которой около 16.00 дивизия была вынуждена отдать приказ об отходе на «тигровые позиции». Центром этих позиций были Лисуны[95].

   Они стали следующей целью русских. Поэтому их танки и пехота, развернувшись с северо-востока, вскоре двинулись в тыл этих позиций, и лишь по счастью наступившая ночь не позволила им развернуть наступление с ходу.

   Этим вечером и наступившей ночью факелы горящих деревень по обоим флангам отмечали, сколь далеко продвинулся враг, прорвав фронты соседних дивизий.

    Уже начиная с вечера 24 июня обоим флангам 4-й армии грозила серьезная опасность. Дальше к северу все еще удерживала фронт 78-я штурмовая дивизия, а отвод ее северного фланга на «тигровые позиции» позволил избежать самого худшего. Тем не менее положение оставалось крайне угрожающим.

   С раннего утра 25 июня развернулись ожесточенные сражения за «тигровые позиции». Брешь фронта, пробитая врагом, вскоре была закрыта. Куда более неприятным стал прорыв фронта соседней слева дивизии, закрыть который никак не удавалось. Вражеские танки уже вышли на шоссе, часть из них прямо на глазах оборонявшихся перевалила через шоссе и устремилась на запад. Участок фронта, удерживаемый соседями слева, начал распадаться. Положение для левого фланга дивизии (480-й гренадерский полк) становилось крайне шатким, если бы не удалось закрыть возникшую брешь фронта в районе озера Кузьмино.

   В этот критический момент сражения командование дивизии отдало приказ удерживающим фронт на северном участке 215-му и 480-му полкам отходить с арьергардными боями вдоль шоссе в направлении на Оршу. Там им предстояло занять линию обороны. Неприятельское кольцо вокруг Орши начинало сжиматься.

   Положение становилось все более и более беспросветным. Как пробиваться к своим? Солдатам 78-й ясно было лишь одно — что им удалось посредством отступления избежать попытки прорыва врагом линии фронта на их участке.

   26 июня неприятель повел наступление на Оршу сразу с трех сторон. Для дивизии оставался открытым лишь путь из города на юго-восток. К вечеру Орша уже была в руках русских, хотя отдельные части дивизии еще оставались в городе, который Гитлер пожелал видеть «укрепленным пунктом», а 78-я штурмовая дивизия должна была стать его гарнизоном.

   4-й армии не оставалось никакого другого пути для воссоединения с отодвинувшейся далеко назад оборонительной германской линией, как пройти дорогой Могилев — река Березина-Минск. Этот маршрут становился путеводной нитью для отходящих сил армии, а севернее должна была отступать 78-я штурмовая дивизия в рамках отхода всего XXVII армейского корпуса. Собственно, это были лишь остатки прежней, еще несколько дней тому назад полнокровной, дивизии. 

Однако уцелевшие солдаты были исполнены железной решимости пробиться сквозь все заслоны и воссоединиться со своими отошедшими назад товарищами по оружию. 27 июня все дивизии XXVII корпуса собрались в поселке Дубровка, расположенном примерно в 30 километрах южнее Орши, спустя сутки после окончания боя под Брянзово, в ходе которого немногие штурмовые орудия дивизии в первой половине дня уничтожили еще 15 русских танков. 

В течение дня здесь соединились 78, 25 и 260-я дивизии. По дороге в район встречи этим соединениям пришлось выдержать тяжелые бои с врагом. Теперь здесь образовался блуждающий котел, а находящимся в нем три дивизиям в ближайшие дни предстояло с боями продвигаться на юго-запад и в направлении Минска. Ближе к вечеру каждой из дивизий были отданы боевые приказы. Командир дивизии обрисовал сложившееся положение, особо отметив, что окружение произведено всего несколько часов тому назад, что из-за того направления отхода, к которому вынуждают действия врага, по плохим дорогам, нет никакой надежды на обеспечение боеприпасами, продовольствием и горючим.

Дальнейшая эвакуация многочисленных раненых совершенно невозможна или сопряжена с чрезвычайными трудностями. Для обеспечения маневренности дивизии количество транспортных средств должно быть ограничено самым необходимым минимумом, поскольку скорость осуществления отхода является критическим фактором для судьбы всех окруженных войск.

   Итак, слово было произнесено. В отчаянно серьезном положении не было больше места для оптимизма. Все, что препятствовало движению, следовало бросить. И самым ужасным из этих шагов была необходимость бросить раненых. Это было необходимо сделать, чтобы спасти как можно больше солдат, которым предстояло пройти бог знает сколько километров, чтобы соединиться с отошедшими далеко к западу своими войсками. Намного превосходящему численностью, предвкушающему победу противнику следовало противопоставить только стойкость и выдержку.

   28 июня начался отход корпуса. Около 8.00 русский батальон прорвал слабое боевое охранение двигающихся вместе в направлении Дубровки соединений, став значительной помехой в их движении. Лишь вводом в бой всех ослабленных сил дивизии и 6-й батареи 178-го артполка удалось отбить этот прорыв. 

Ближе к вечеру боевое охранение было отозвано для того, чтобы прикрыть, расположившись полукольцом, переправу через преграждавшую путь реку. Вследствие малой надежности переправы командование дивизии снова отдало приказ — оставить все транспортные средства, которые задерживают передвижение. В частности, 178-му артполку было приказано уничтожить все орудия, идущие на конной тяге, но этот приказ был выполнен далеко не полностью.

   В 4.00 утра 29 июня дивизия снова начала движение. Однако вскоре ее авангард наткнулся на врага. По неприятелю открыли огонь штурмовые орудия, танк «Тигр» и сопровождавшая их пехота. Враг был отброшен на расстояние от 4 до 5 километров, путь движения расчищен. В ходе этого боя обер-лейтенант Бирк со своими солдатами взяли в качестве трофеев 3 полевых орудия, 6 противотанковых орудий, 5 автоматов и 20 ручных пулеметов; на месте боя осталось лежать 400 погибших русских. 

Это стало платой за раны гренадеров, они были исполнены решимости как можно дороже продать свои жизни. В ходе дальнейшего марша, когда авангард занял места арьергарда, последовал налет вражеских штурмовиков, которые обрушили на маршевые колонны бомбы и огонь бортового оружия. Отступающие понесли значительные потери.

   Неприятель продолжал буквально наступать дивизии на пятки, когда она вечером подошла к реке Друть. Чтобы восстановить уже разрушенную к этому времени переправу и обрести возможность перебраться на противоположный берег, следовало предпринять энергичные меры и нанести контрудар. 25-я моторизованная дивизия форсировала реку у села Круглое, 78-я, 260-я дивизии, дивизия «Фельдхернхалле» и полк «Лист» из состава 57-й дивизии — несколько южнее, у Тетерина. 

После переправы у командования корпуса появилась надежда 30 июня соединиться с двигающейся впереди 110-й пехотной дивизией и, наконец, прорваться через вражеские заслоны. Увы, эта надежда также была напрасной, как и многое другое в эти дни. 110-ю дивизию оказалось невозможно догнать, а неприятель тем временем уже занял Борисов.

   Во второй половине дня 30 июня русские нанесли удар по маршевым колоннам между 260-й и 78-й дивизиями примерно в 5 километрах западнее реки Друть. Дивизия удар отразила, расчистив дальнейший путь. С небосвода немилосердно палило солнце. Русские штурмовики снова нанесли с воздуха удар по маршевым колоннам. 

К вечеру дивизия подошла к реке Осливка, переправа через которую снова оказалась разрушенной. Через пару часов удалось отыскать брод, по которому дивизия форсировала реку. Легкие моторизованные транспортные средства были переправлены на буксире более тяжелыми гусеничными вездеходами. В поселке Шепелевичи, выставив со всех сторон дозоры, удалось немного отдохнуть. В одном-единственном селении разместился на отдых весь личный состав целой дивизии...

   Как развертывались события в дальнейшем, поведал адъютант одного из штурмовых полков:
   «На рассвете 1 июля русские произвели разведку боем. Вслед за ней они пошли в атаку на наши слабые позиции, поддержанные с востока огнем тяжелого оружия. Эта атака сопровождалась сильным артиллерийским огнем и действиями штурмовой авиации.

Дивизия, будучи арьергардом корпуса, имела трудновыполнимый приказ — удерживать свои позиции до 10.00, чтобы дать возможность маршевым колоннам миновать лесную чащу, расположенную западнее места отдыха, проходы в который были забиты горящими грузовиками с боеприпасами. В ходе ожесточенного арьергардного боя приказ был выполнен. Под давлением неприятеля наше боевое охранение вынуждено было отходить. В распоряжение дивизии предоставили все еще сохранившиеся транспортные средства, чтобы арьергард корпуса мог по выполнении задачи оторваться от врага. Это тоже удалось сделать.

   К вечеру, после форсированного марша, несмотря на многочисленные атаки русских и попытки окружить нас, а также несмотря на налеты вражеской авиации, мы добрались до протянувшихся вдоль Березины перелесков. Там удалось немного отдохнуть и разведать дорогу к переправе. На узких лесных просеках царило такое столпотворение, что порой после многочасового ожидания удавалось продвинуться вперед буквально на несколько метров, а вслед за этим снова следовали часы мучительного стояния в толпе, Множество штурмовых орудий, танков «Тигр» и самоходных транспортных средств пришлось взорвать из-за отсутствия горючего.

   К вечеру 2 июля основная масса дивизии переправилась через реку. Оставшиеся около моста подразделения встретили штаб дивизии и направили его на предусмотренный сборный пункт. В первую очередь теперь было необходимо занять позиции для оставшихся солдат полка. После первого же дня боев в передовых траншеях осталось едва сто боеспособных солдат. Так или иначе, предстояло искать отбившихся от своих частей солдат. Большая же часть наших солдат была потеряна. 

Из собранных нами отставших от своих частей солдат удалось сформировать две роты неполного состава. Штаб же полка по численности соответствовал нормальной группе управления роты. Поэтому из незадействованных офицеров штаба полка. Создали снабженческую команду (верхом на лошадях), поручив им обеспечивать сражающихся хотя бы минимально необходимым. Противник же тем временем уже подошел к Червеню и занял Погост на основном направлении отхода 4-й армии.

   С раннего утра 3 июля отход в прежнем направлении на запад-юго-запад продолжился. Оставалось надеяться только на то, что грядущий переход от Березины вызовет меньшее противодействие со стороны противника. Но уже около 11.00 снова появились русские. Они со свежими силами нанесли удар с южного направления, явно намереваясь окончательно перерезать маршрут отхода и уничтожить наши силы. Благодаря обладанию находящимся в неплохом состоянии шоссе Могилев-Минск им удалось быстро подтянуть свежие части и бросить их в бой. Район запланированного неприятелем окружения наших частей находился западнее Березины, несколько севернее Червеня.

   Для отражения этого намерения из почти всех частей и подразделений корпуса был организован заградительный заслон, которому было поручено примерно в 3 километрах южнее маршрута отхода занять оборонительный рубеж и удерживать его до 16.00 4 июля, то есть до встречи с передовыми частями 267-й пехотной дивизии, следующей за 78-й штурмовой дивизией. Численность заградительного заслона составила около 700 человек, вооруженных в основном винтовками и карабинами. Для немногих имеющихся автоматов патроны уже почти закончились. Из тяжелого оружия имелось лишь два 20-мм орудия на самоходных лафетах. И это все.

   Первая атака русских была отбита около 12.30. За ней последовала вторая примерно в 15.00, которая также была отбита. Около 17.00 противник направил нам двух плененных им германских солдат с требованием безоговорочной капитуляции. Командование дивизии это предложение отклонило. 

Под давлением наступающих русских, которые около 20.00 снова пошли в атаку, удерживаемый фронт рухнул. Войска отошли назад, но через 1 километр все же смогли вновь занять позиции и организовать оборону. Ширина оборонительной линии, которую занимал сильно ослабленный арьергард, составила примерно 800 метров. 

При том что боеприпасы подходили к концу, обороняющиеся все же были в состоянии сдерживать напирающего врага. Однако потери росли. Тем не менее никому в голову не приходила мысль о добровольной капитуляции. Перебежчиков не было. Каждый боец еще надеялся на выход из этого образовавшегося котла. В ночь на 4 июля из-за недостатка сил выявилась необходимость нового отступления. 

Новая линия обороны опиралась на небольшой населенный пункт, что способствовало отражению атак врага. В направлении, откуда ожидались его атаки, уходил перед нашими позициями вытянутый туда заболоченный участок шириной около 400 метров. В полукилометре за полосой обороны проходила трасса движения наших отступающих колонн.

   Около 11.30 утра русская пехота пошла в атаку на широком фронте при сильной огневой поддержке. Основной удар наносился по населенному пункту. Наш правый фланг уже подался назад. Сражались все, до последнего человека. В селе кипела ожесточенная рукопашная. Через какое-то время неприятель овладел селом и оказался в 300 метрах от трассы движения наших частей. 

Наши солдаты с боем начали отходить, но через некоторое время им удалось овладеть ситуацией и остановить наступающих русских. После краткого отдыха наши части пошли в контратаку. В решающий момент на помощь им пришли остатки 17-го гренадерского полка, которые тоже ринулись в бой. Враг дрогнул, село снова перешло в наши руки. Его удалось удерживать вплоть до подхода передовых частей 267-й дивизии. 

Решающий вклад в успех контратаки принадлежит двум самоходным орудиям 178-го истребительно-противотанкового батальона. Около 21.00 сражавшиеся подразделения 78-й штурмовой дивизии снова воссоединились с основными ее частями.

   В расположении дивизии состоялось совещание комсостава, на котором обсуждалось сложившееся положение. 

Остатки примерно 12 германских дивизий и отдельные части и подразделения армии и корпуса оказались в тесном и сжимающемся котле диаметром от 12 до 13 километров. Трасса возможного отхода на запад была перекрыта крупными силами неприятеля. Повторять попытку прорыва с боем после понесенных крупных потерь было бесперспективно. 

Немногие еще боеспособные солдаты различных частей удерживали тонкую линию обороны по периметру котла. Большинство раненых, а также повозки и лошади концентрировались в центре котла, укрытые от взора вражеских летчиков. Там же находились и все штабы дивизий. 

Вследствие безвыходности положения в них царила глухая безнадежность. Боеспособность войск из-за отсутствия продовольствия, предельной измотанности и непрерывных сражений была весьма низкой. Повторяющиеся прорывы из одного котла для того, чтобы тут же оказаться в следующем, подавляюще действовали на моральный дух солдат. Перед всеми стоял страшный вопрос — как теперь быть? С быстротой молнии разнеслась весть, что, несмотря на все мужество и отвагу личного состава, невозможно расчистить себе путь для дальнейшего отхода. 

В этих обстоятельствах, с учетом ситуации и расположения неприятеля, продолжение отступления становилось возможным только при условии оставления всех транспортных средств и образования из всех еще сохраняющихся подразделений небольших боевых групп, которым следовало прорываться самостоятельно.

   Итак, было приказано, в ночь с 5 на 6 июля, начиная с 23.00, разделившись на отдельные боевые группы, начать, воспользовавшись внезапностью, прорыв из котла. Цель прорыва — достичь вновь образовавшейся линии фронта германских войск в районе города Барановичи. Однако в тот момент, когда остатки дивизии готовились к последней схватке, никто из немцев в котле не знал, что русские уже три дня как заняли Минск, пять дней тому назад овладели Слуцком, а в этот момент в 30 километрах восточнее Барановичей ведут сражение с остатками 9-й армии[96].

   Вечером 5 июня внезапно появившаяся полевая кухня в первый и последний раз за последнее время раздала горячую еду личному составу одного из полков 78-й штурмовой дивизии.

   Последние приготовления к прорыву велись с решимостью отчаяния. Все лишнее оставлялось. Раненые и больные были собраны в центре котла. Их предстояло передать русским.

   Ровно в 23.00 начался прорыв. Некоторые подразделения затянули «Песнь немцев»[97]. Образ этой ночи остался в памяти выживших незабываемым. Горящие села, артиллерийский и ружейно-пулеметный огонь, глухие разрывы снарядов смешивались с громовым «Ура!» и песней идущих на прорыв частей. Ошеломленный враг попытался было отбить натиск, но был опрокинут и смят. Прорыв удался...

   К рассвету полоса вражеского окружения осталась далеко позади. Но разбитые русские заслоны на удивление быстро оправились от удара. На усиление к ним подошли новые механизированные части. Там, где прорвавшиеся германские солдаты двигались крупными группами, они вскоре снова были окружены и попали в новый котел. 

Единственной возможностью прорваться было только просачивание мелкими группами. О дислокации врага не было никакой ясности. Чтобы просочиться через плотно насыщенные силами неприятеля окрестности, надо было рассчитывать только на изворотливость одиночек. Их маршрут отхода проходил из котла в котел, общая его протяженность составила около 200 километров.
   Основная масса личного состава 78-й штурмовой дивизии, как и других дивизий, пропала без вести. Пропал без вести и ее командир, генерал-лейтенант Траут...»
 

Натиск на позиции 9-й армии

   Ситуация там ничем не отличалась от той, что сложилась на фронте 3-й танковой армии и 4-й армии. Советское командование распространило свое массированное наступление, начатое 24 июня, далее к югу, захватив и фронт этой армии.

   Все разведки боем и пробные атаки, проведенные русскими 23 июня, еще были отбиты. А дальше все развивалось точно так же, как и под Витебском, Оршей и Могилевом, разве что сокрушительный огонь неприятеля обрушился в основном на левый фланг армии, на участок XXXV корпуса под Рогачевом еще ночью, в 2.30. В течение трех четвертей часа с грохотом и воем снаряды всех калибров обрушивались на траншеи, опорные пункты, узлы сопротивления, артиллерийские позиции, командные пункты. Вряд ли можно было найти квадратный метр земли, на котором бы не разорвался снаряд. Пехотинцы в своих окопах не могли поднять головы, артиллеристы в укрытиях не спешили к своим орудиям. Все телефонные линии были перебиты осколками, радиостанции вышли из строя — всякая связь была потеряна. 

Затем неприятель перенес артиллерийский огонь дальше в наш тыл. С рассветом волны штурмовиков и бомбардировщиков начали обрабатывать наш еще дымящийся передний край. А затем двинулась неприятельская пехота и танки — две армии 1-го Белорусского фронта пошли в наступление на две германские дивизии. (Всего на Бобруйском направлении на заблаговременно подготовленных, глубокоэшелонированных позициях оборонялись 10 дивизий 9-й армии и 2 дивизии 4-й армии. На направлениях главного удара советских войск, в данном случае к востоку от города, оборонялась, естественно, лишь часть группировки немецких войск. — Ред.)
   Уцелевшие после этого огневого налета германские солдаты не верили своим глазам, поскольку, как они считали, перед их фронтом в качестве естественных препятствий имеются по крайней мере река Друть и болота. Однако не только русская пехота перебралась через реку по многочисленным переправам, но через Друть переправились по наведенным подводным мостам и танки, которые теперь медленно двигались через болотные топи по проложенным гатям.

   Начался ближний бой с медленно двигающимися вперед с криками «Ура!» красноармейцами — первые атаки врага еще удавалось отражать, однако вторая волна пехоты уже захлестнула германскую передовую. Пришедшие в себя германские солдаты яростно отбивали удары наступающих. В качестве примера здесь можно назвать третий батальон 446-го гренадерского полка (134-я дивизия), который один за первую половину дня смог уничтожить тридцать советских танков. Много танков подбили и другие германские части. Да, то там, то тут на различных участках обороны случались успехи, но на фоне громадного перевеса сил противника этого было ничтожно мало.

Русским уже удалось осуществить первые прорывы на участках 134-й и 296-й дивизий, как раз на стыке 4-й и 9-й армий. Крупные силы неприятеля начали скапливаться в лесном районе западнее Друти. Против этого чреватого новым прорывом скопления сил восточнее Бобруйска командование армии задействовало находившуюся в резерве единственную танковую дивизию в составе всей группы армий (20-ю танковую дивизию), которая уже вечером пошла в наступление и добилась первого успеха.

   Однако местность восточнее Бобруйска не была единственным основным направлением удара противника на участке армии. Вторым таким пунктом был район к западу от поселка Паричи, где также 24 июня мощная группировка двух советских армий (65-й и 28-й) после артиллерийской подготовки, продолжавшейся с 4.50 до 5.30, пошла в наступление против XXXXI корпуса и осуществила глубокий прорыв на участке 36-й дивизии. Поскольку здесь развитие ситуации представлялось более угрожающим, 20-я танковая дивизия получила приказ о контрударе только в южном направлении.

Поэтому эта боеспособная дивизия была развернута на 180 градусов, ей пришлось в ночь на 25 июня проделать марш-бросок на расстояние более чем в 100 километров по ужасным дорогам в расположение XXXXI корпуса. Из-за неизбежных происшествий по пути она подошла в указанный район слишком поздно. Когда наступило утро 25 июня, брешь у Паричей уже достигла ширины в 40 километров. 20-я танковая дивизия, хотя и подбила 60 вражеских танков, все же не могла удержать на этом рубеже неприятеля. 

К 26 июня русские вышли к линии железной дороги южнее Бобруйска, подтянули дополнительные силы и вместе с приданными им механизированными частями двинулись в наступление широким фронтом на запад и северо-запад. 27 июня их передовые части вышли к Осиповичам. Оттесненный назад XXXXI корпус со своими разбросанными и поредевшими дивизиями должен был с боем восточнее Березины пробиваться на север, чтобы захватить там мосты через Березину у Бобруйска.

   На северном участке прорыва русские 25 июня также прорвали фронт XXXV корпуса, с неослабевающей силой предприняли наступление в северо-западном и западном направлении, грозя перерезать ведущие к Бобруйску дороги. Закрыть зияющие здесь и постоянно расширяющиеся бреши на фронте 4-й армии силами 707-й охранной дивизии (707-я пехотная дивизия. — Ред.) никак не удавалось. Во второй половине следующего дня фронт на участке корпуса был прорван во многих местах, занимавшие здесь позиции части начали отступление в направлении Бобруйска. Неприятель, однако, уже перерезал большое шоссе Могилев-Бобруйск, его сильная танковая группировка подходила с северо-востока к поселку Титовка, захватив там имевшиеся мосты через Березину.

   Командование армии снова запросило разрешение на отвод XXXV корпуса на север, пока время это еще позволяло осуществить. Ответ на это командования группы армий (основывавшийся на приказе Гитлера) гласил: о разрешении на отступление ни при каких обстоятельствах не может быть и речи. Однако неприятель обладал слишком крупными силами, и теперь события стали развертываться лавинообразно.
 

XXXV армейский корпус также оказывается в котле

   Отступивший южнее, на восточный берег Березины XXXXI корпус выслал вперед 20-ю танковую дивизию с задачей отбить мосты, через которые проходила дорога на Бобруйск. Дивизии, однако, не удалось 26 июня справиться с сосредоточенными вокруг Титовки крупными неприятельскими силами и освободить проход по мостам. Удалось лишь захватить находящийся в 3 километрах южнее железнодорожный мост. Из-за скопления подошедших сюда германских частей и тыловых обозов мост стал целью постоянных воздушных атак, все подходы к мосту и само его полотно были полны горящими грузовиками, устланы трупами солдат и лошадей. Лишь пешим солдатам удавалось перебраться по нему на западный берег Березины и дойти до города.

   Для основных сил отходящего с боями с востока XXXV корпуса это было невозможно. Уже 26 июня вражеские клещи двигавшегося с севера неприятеля сомкнулись вокруг корпуса и начали сближаться. Атакуемый со всех сторон, во все сильнее сжимающемся неприятельском кольце, медленно тающий корпус продолжал обороняться, в то время как двигающиеся мимо него отступающие колонны и отдельные части различных дивизий шли с востока под постоянными ударами с воздуха, надеясь перебраться по единственному оставшемуся железнодорожному мосту и дойти до Бобруйска.

Занимаемая XXXV корпусом, а также отдельными частями XXXXI корпуса территория восточнее Бобруйска сжималась буквально на глазах, в возникшем котле царила совершенная неразбериха, командованию корпуса никак не удавалось организовать порядок и руководство потрепанными в сражениях и перемешавшимися подразделениями. Не оставалось никакого другого выхода из положения, кроме как прорвать кольцо вражеского окружения и пробиваться на северо-запад, поскольку путь на запад через Березину был уже перекрыт. 27 июня поступил приказ о том, чтобы все части, даже еще только подтягивающиеся, в 20.30 шли на прорыв создающегося кольца вражеского окружения. Пока что у них еще оставался шанс.

   И снова, уже в который раз, возникла картина воплощенного ужаса. Поскольку по обе стороны дороги, проходящей по восточному берегу Березины, тянутся справа и слева непроходимые болота, на ее узком полотне столпились в страшной тесноте еле двигающиеся, постоянно останавливающиеся и снова приходящие в движение остатки частей и тыловых служб шести дивизий и отдельных частей и подразделений корпуса. Вся эта масса постоянно подвергалась с воздуха ударам пикирующих бомбардировщиков и штурмовиков, от которых она не могла ни укрыться, ни защититься, а подбитая самолетами техника только загромождала путь, создавая новые заторы и вызывая новые потери.

   В ночь на 28 июня русские произвели полуторачасовой удар с воздуха, в котором участвовало более чем 500 самолетов, по еще находящимся в котле германским войскам.

(Чтобы сорвать планы немцев прорваться через еще непрочное кольцо окружения на северо-западе котла (этот участок прикрывался лишь частями двух танковых корпусов, так как стрелковые соединения подойти еще не успели), 526 самолетов 16-й воздушной армии группами по 25-30 самолетов в течение 1,5 часа наносили непрерывные удары по окруженным войскам. Готовившаяся к прорыву группировка немцев была рассеяна и понесла большие потери. — Ред.)

   Это была ночь, полная огня и гула битвы. Ночное небо над восточным берегом Березины пересекалось строчками трассирующих путь, освещалось сигнальными ракетами и заревом горящих хат, тишины ночи не было — гремели орудия, взрывались бомбы, кричали раненые люди, и ржали кони. 

Когда забрезжило утро нового дня, на окруженных немцев двинулись советские танки и массы пехоты, в течение 28 и 29 июня разрезая движущиеся по шоссе колонны и уничтожая изолированные группы. В качестве примера надо назвать одну из многих боевых групп, в которой двигался генерал, командовавший корпусом. Она образовалась рано утром 28 июня из остатков боевой группы 296-й дивизии. Рано утром ей удалось перебраться не замеченной врагом через шоссе Могилев-Бобруйск. День она провела в районе между этим «шоссе» и отходящей от него проселочной дорогой на поселок Подречье. Когда в сгустившихся сумерках она попыталась двинуться через шоссе дальше на север, то была обстреляна батареей вражеских 122-мм орудий, под огнем которой и полегла вся до последнего человека. О генерал-лейтенанте фон Лютцове с тех пор больше ничего не было известно.

   Оставшиеся в живых солдаты разрозненных боевых групп снова собрались в более крупные группы и на следующий день попытались прорваться дальше на северо-восток, но были все в последующем уничтожены или взяты в плен. Лишь отдельные небольшие группы все же вышли снова к Березине севернее Бобруйска и попытались преодолеть ее вплавь, думая тем самым ускользнуть от неприятеля. Но, по всей видимости, они все же попали в руки поджидавших их на западном берегу реки красноармейцев. Лишь отдельным бойцам удалось в конце концов добраться до тех или иных германских частей.

   В течение пяти дней был уничтожен весь XXXV корпус. Однако оставались еще Бобруйск и XXXXI корпус.

   26 июня русские находились уже в 3 километрах юго-западнее города, на следующий день они окружили его и с юга, запада и севера. Полное окружение города Советам удалось осуществить столь быстро потому, что им в руки попал совершенно целым мост, расположенный в 15 километрах севернее города. Помимо железнодорожного моста у Бобруйска германские войска удерживали еще и небольшой плацдарм на восточном берегу. Для основного ядра XXXV корпуса он не сыграл никакого значения.

   И снова приказ группы армий от 27 июня: «Укрепленный пункт» Бобруйск удерживать при любых обстоятельствах». Все повторялось точно так же, как ранее в Витебске, в Орше и в Могилеве: ни о каком «укрепленном пункте» («крепости») речь не шла — никаких соответствующих укреплений, никаких необходимых запасов продовольствия и боеприпасов, никакого сильного сплоченного гарнизона — ничего, кроме массы скопившихся здесь вооруженных толп солдат. 

Назначенный комендантом этого «укрепленного пункта» генерал-майор Хаманн — позднее он был повешен русскими — не располагал ничем для длительного сопротивления.

   Снова начиналась губительная игра в «быть или не быть». Еще 27 июня командующий 9-й армией неоднократно требовал разрешения на прорыв окруженных сил на запад. Фельдмаршал Буш такого разрешения не дал, но отдал приказ оборонять Бобруйск до последнего патрона.

   Первое мощное наступление русских с юга и запада было остановлено оборонительным огнем защищавших город 383-й дивизии, 20-й танковой дивизии[98], штурмовых орудий и охранных частей и подразделений. В течение дня и наступившей ночи в город еще стекались тысячи солдат, в основном с востока, отбившиеся от своих частей, а также из тыловых подразделений армии с запада, по большей части безоружные. Ночь на 28 июня прошла спокойно. 

Но ранним утром последовал мощный удар противника, снова с юга, запада и северо-запада, длившийся весь день. В ходе удара русской пехоте удалось потеснить передовые позиции германских войск и проникнуть на городские окраины. В 8.25 генерал-лейтенант Хоффмайстер, командовавший XXXXI корпусом, передал радиодонесение в штаб 9-й армии: «383-я пехотная дивизия ведет бой под Бобруйском. В городе находятся командиры 36-й, 45-й пехотных дивизий и 707-й охранной (пехотной. — Ред.). 

Командир 134-й дивизии застрелился. С вечера прошлого дня в Бобруйск хаотически стекаются войсковые части всех дивизий, частично безоружные и уничтожившие все тяжелое вооружение. Подход разрозненных частей по железнодорожному мосту также продолжается. С XXXV корпусом, согласно приказу взорвавшим все орудия, связи нет. Прошу предоставить свободу действий.
 

Прорыв из Бобруйска — вырвалось только  15 тысяч человек

   В 12.50 из штаба группы армий наконец пришла радиограмма: «Согласно приказу фюрера «укрепленный пункт» Бобруйск сдать, окруженным войскам прорываться вдоль Березины на север» — как уже было, с опозданием на один-два дня.

   К этому времени «крупные шишки» уже «списали» солдат 9-й армии. Это вполне ясно видно по выдержке из журнала боевых действий группы армий «Центр» за 28 июня: «Поступившие к утру донесения о катастрофе окруженной в районе Бобруйска основного ядра 9-й армии не оставляют никакого сомнения в том, что это оперативное объединение, еще будучи способным на прорыв из котла, тем не менее не представляет собой больше никакой боевой ценности».

    В тот же самый день в журнал боевых действий 9-й армии была внесена следующая запись: «Неприятельское кольцо вокруг Бобруйска замкнулось. Армия как боевое формирование практически больше не существует».

   В переполненном городе, где скопилось около 70 тысяч человек, начал разверзаться совершенный ад. Заканчивались боеприпасы и продовольствие, вышел из строя водопровод. Сброшенное однажды на парашютах продовольствие попало в руки русских. Раненые с различных перевязочных пунктов были собраны в не оборудованных для этой цели казематах крепости, лишь несколько более других безопасном месте — здесь скопилось около 5 тысяч человек. 

Им предстояло остаться здесь вместе с санитарами и попасть в руки русских, поскольку вывезти их было невозможно. Во время тех ударов русских войск, которые пока еще удавалось отбивать и ликвидировать прорывы, неприятель начал обстреливать весь город из артиллерии и реактивных минометов зажигательными снарядами с фосфорной начинкой. 

Налетавшие на город волнами самолеты сбрасывали свой бомбовый груз. Дома стояли объятые пламенем, склады полыхали. Непрерывно работающие русские громкоговорители требовали от коменданта гарнизона сдачи города. Командование в спешке стало организовывать прорыв, который должен был осуществиться в три волны. Начало прорыва было назначено на 23.00 на западном берегу Березины в общем направлении на север.

   Но пока еще только солдатские массы и транспортные средства готовились к осуществлению этого почти невозможного и крайне рискованного предприятия, неприятельская артиллерия открыла сокрушительный огонь по городу. Пламя объяло целые кварталы, столбы пламени вздымались в черно-багровое ночное небо, густой дым полз по улицам, перегоревшие стропила крыш рушились, испуская столбы искр, коробки выгоревших домов разваливались, круша все вокруг. 

Над языками огня, дымом и пылью развалин погибающего города ревели моторы русских бомбардировщиков. Поток солдат устремился к северным предместьям города, указанный в приказе район сосредоточения сил для прорыва. На широком шоссе, выходящем из города, стояли и ждали команды к началу движения колонны бойцов, в конце концов совершенно запрудившие всю дорогу. Между ними скапливались остатки различных частей, уйма одиночек, отбившихся от своих подразделений, многочисленные служащие вермахта и беженцы из числа русского гражданского населения (активно сотрудничавшие с немцами. — Ред.), намеревающиеся уходить от приближающейся Красной армии. 

Сюда же подтягивались и способные самостоятельно передвигаться раненые. В этой толпе из уст в уста передавались различные слухи, порой панические. Лишь колоссальными усилиями и с большими трудностями удалось хоть как-то организовать эту первую волну боевых групп и ее передовой клин, ядро 20-й танковой дивизии, еще сохранившей несколько танков и 12 бронетранспортеров. Им придали 10 штурмовых орудий и несколько самоходок, с помощью которых предполагалось прорвать окружение и обеспечить проход.

   Около полуночи огонь неприятеля и море пожаров охватили всю центральную часть города и начали смещаться на его северные окраины. И здесь произошло нечто совершенно невероятное — в полыхающем Бобруйске среди разрывов снарядов и уханья бомб к небу вознеслась песня. Ее завели несколько человек, сотни подхватили мотив, и вот уже тысячи германских солдат в едином порыве пели: «О Германия, сколь высока честь...» С нее и начался прорыв сквозь вражеское кольцо.

   С величайшим напряжением войска ждали сигнала к выступлению. Около 23.30 передовые отряды первой волны пришли в движение. Противник пока еще ничего не замечал. Однако через 4 километра передовые отряды наткнулись на первые заградительные позиции русских, тут же смятые рядами прорывающихся. С решимостью отчаяния были преодолены позиции противотанковых орудий. 

После подавления новых попыток русских остановить прорыв вперед двинулись и более глубинные маршевые группы, поднимаясь на холмы и спускаясь в низины, по дороге, проходящей вдоль берега Березины. Затем на востоке забрезжил рассвет, и в воздухе снова появились русские штурмовики, которые на бреющем полете обрушили на двигающихся в колоннах солдат огонь бортовых пушек и пулеметов. 

Пехотинцы бросились врассыпную, упав, вжимались в землю, чтобы найти хоть какое-нибудь укрытие от смерти с неба. Затем движение возобновилось — но ненадолго. Снова и снова русские Т-34 атаковали маршевые колонны, немногие оставшиеся германские танки и штурмовые орудия вступили в неравную борьбу с ними, но через немногое время были подбиты и остались горящими на обочине дороги. 

Тем не менее первая волна все же продвигалась вперед и проделала около 35 километров на северо-запад, когда стали появляться партизаны в немецкой форме, пытавшиеся внести сумятицу в ряды отдельных маршевых и ударных групп. Вплоть до 30 июня они вступали в ожесточенные схватки с сильным врагом, подошедшим с востока, из-за Березины. В этих схватках пали командующий XXXXI корпусом и командиры 36-й и 45-й дивизий. Двигаясь затем мелкими группами, некоторые солдаты смогли пробиться дальше на северо-запад. Выйдя различными путями в район Свислочи, им удалось соединиться с находившимися в окрестностях Марьиной Горки[99] 12-й танковой дивизии.

   А потом на западном берегу Березины события развивались точно так же, как и на ее восточном берегу. Вторая волна прорыва по неизвестным причинам вышла из Бобруйска только около полудня 29 июня и уже через 5 километров попала в новый котел, из которого выбрались лишь немногие.

   Последняя волна, в которой двигались также и части 383-й дивизии, получившие приказ — сдерживать огнем преследующего врага, а также множество раненых и отбившихся от своих частей солдат, среди которых было много вернувшихся из второй волны, последовали за ними вечером 29 июня. Их прорыв потерпел крах в самом начале, русские перекрыли им путь отхода, полностью сомкнув кольцо окружения с запада и севера, и, возможно, лишь маленьким группкам и одиночкам удалось вырваться из этого котла.

    Особенно печальным был удел раненых. Вплоть до 26 июня находившиеся в Бобруйске транспортабельные раненые отправлялись из города по железной дороге или автотранспортом в относительной безопасности. Много ходячих раненых из лазаретов ушли из города вместе с волнами идущих на прорыв солдат, другие ковыляли на костылях или даже пытались выбраться ползком, только чтобы ни в коем случае не попасть в плен и избежать вполне однозначной судьбы ранены[100]. 

В самом же Бобруйске оставалось около 5000 раненых, по большей части раненных тяжело и нетранспортабельных, а также много отбившихся от своих частей солдат и комендант города.

   Остатки XXXV и XXXXI корпусов еще несколько дней блуждали, сражаясь и погибая, в междуречье Друти, Березины и Свислочи. Лишь около 15 тысяч человек[101] смогли добраться до позиций 12-й танковой дивизии, которая 3 июля с боями отступала южнее Минска. 

(Цифра 15 тысяч и тем более 20 тысяч мифическая. На самом деле из Бобруйска прорвались в северо-западном направлении, на Осиновичи, 5 тысяч немцев. Вскоре они были окружены и пленены. — Ред.) 

Выходящих из окружения как можно быстрее собирали в Марьиной Горке и эвакуировали на запад. Во время перевозки в переполненных вагонах из-за нападений партизан и воздушных налетов эвакуируемые несли новые потери.
   

Неизвестным осталось также число германских солдат, павших в сражениях, утонувших в реках, заблудившихся в чащах лесов и сгинувших с топких болотах. По советским данным, в котлах восточнее и западнее Березины погибло и было пленено 73 тысячи германских солдат. 

(По советским источникам, только на Бобруйском направлении было убито и пленено 74 тысячи немцев. Под Витебском немцы потеряли 20 тысяч убитыми и 10 тысяч пленными. Под Могилевом и Оршей — еще 36 тысяч. Это к востоку от Березины. К западу же от этой реки восточнее Минска 5-11 июля было убито более 70 тысяч немцев и пленено 35 тысяч. — Ред.)
   Но существовал еще и правый фланг армии, на котором сражался LV армейский корпус. В ходе советского наступления корпус со своими двумя дивизиями был рассечен прорывом неприятеля у местечка Паричи, так же как и входившая в состав XXXXI корпуса 129-я дивизия. Лишь этим трем дивизиям и удалось единственным уцелеть из всей группы армий — но какой ценой!

   Чтобы избежать движения по контролируемым бандами партизан дорогам, 129-й дивизии пришлось выбираться через едва проходимые припятские болота. С 24 июня солдаты и офицеры дивизии 14 дней с громадными трудностями продвигались под палящим солнцем и на постоянно убывающем рационе, часто по только что настеленным саперами гатям и мосткам через топи, болота, речки и лесные чащи. 6 июля они случайно наткнулись на железнодорожную ветку, на которой стоял пустой состав. 

Погрузившись в него и сумев раскочегарить паровоз, они двинулись на запад, в направлении Пинска — только таким образом 129-я дивизия (точнее, ее остатки, разместились в одном составе. — Ред.) и спаслась.
   Также и 102-я и 292-я дивизии вместе с другими частями корпуса отходили на запад через Птичь, Оресу, Случь и Лань. 5 июля обе дивизии соединились со штабом корпуса в окрестностях севернее города Лунинец и продолжили отступление.
   О том, что произошло, в частности, в 9-й армии, можно узнать из историй входивших в ее состав дивизий.
 

45-я пехотная дивизия[102]

   «В районе Рогачева, где на фронте 134-й дивизии образовался опаснейший глубокий прорыв, действовал XXXV корпус, который сразу же среагировал на эту угрозу, подтянув туда все части и ударные группы с неатакованных или прочно удерживаемых участков фронта. 

Поэтому на участке 45-й дивизии остались только 135-й пехотный полк, 45-й стрелковый батальон и отдельные артиллерийские, саперные и истребительно-противотанковые подразделения. Все остальные должны были быть в срочном порядке переброшены на северо-восток, к прорыву на участке 9-й армии.

   Когда наш 133-й пехотный полк прибыл туда со своими двумя батальонами, положение там, на участке 134-й дивизии, сложилось отчаянное. Вследствие неудержимого давления неприятеля контроль над ситуацией оказался безвозвратно утраченным. Массированно применив танки, артиллерию и штурмовую авиацию, русские смогли рассечь линию германской обороны, лишив подразделения связи друг с другом и заключив многие части в многочисленные малые котлы. 

Вновь прибывшие части прежде всего попытались занять наиболее выгодные позиции, но перед лицом неудержимо стремящегося вперед противника оказались в кратчайший срок смятыми, опрокинутыми и, несмотря на все попытки закрепиться, вовлеченными в общее отступление по всему фронту. В дальнейшем командованию пришлось ограничиться тем, чтобы собирать свои уже основательно ослабленные части, готовить их к новым ударам неприятеля и постоянно отводить их на все новые и новые позиции, в надежде хоть там как-то закрепиться и каким-нибудь образом остановить продвижение врага. Огромные потери каждой из сторон свидетельствовали о неслыханном ожесточении боев.

   Небывалую стойкость в сражении продемонстрировала боевая группа 133-го полка, полностью окруженная 27 июня северо-восточнее Бобруйска. Хотя дисциплина ни на одно мгновение не ослабла, все же в этой безвыходной ситуации то тут, то там стали проявляться единичные случаи малодушия, что нашло выражение в начавшихся самоубийствах. 

Ничего удивительного: то у одного, то у другого бойца, сражавшихся день и ночь без перерыва, разве что иногда получавших краткую паузу между тяжелейшими боями, почти без еды, обескровленных и совершенно измотанных, иссякали всякие силы сопротивления.

И снова русские наносили удар за ударом, все сжимая и сжимая периметр котла. Снова и снова германские бойцы поднимались в контратаки, мечтая о прорыве окружения. Эти разведки боем позволили нащупать слабые места в позициях русских, куда и следовало направить всю силу удара на прорыв. Ближе к вечеру собрались все остававшиеся в котле бойцы. 

Приказ гласил: «Прорываемся в направлении на север, двумя ударными группами. На потери внимания не обращать, бросить весь транспорт и лишнее вооружение».

   Следуя одной маршевой группой, не развернутой в боевой порядок, полк под покровом темноты прошел лишь несколько метров и натолкнулся на передовые линии русских. Когда враг открыл огонь, боевая группа с криком «Ура!» ринулась вперед, на вражеские позиции. Командир полка полковник фон Хорн рухнул на землю, раненный в обе ноги, и так, тяжелораненым, был взят в плен. 

Его солдаты неудержимо стремились вперед и в ночном ожесточенном ближнем бою пробились в ближайшие тылы русских, а затем и в свободную от неприятельских частей местность. 

Прорыв увенчался успехом. Утром 28 июня вырвавшиеся из котла 300 бойцов собрались и снова двинулись в путь, надеясь все-таки пробиться к своим частям, отбивая нападения партизан и разрозненных советских подразделений. Не имея никакого продовольствия, почти без боеприпасов, неся потери, измотанные до предела, они все же вышли к Березине. 

Пока принявший на себя командование офицер разрабатывал план, как перебраться через реку, их маленькая группа снова была окружена крупными силами неприятеля. Выскользнуть из этого окружения было невозможно, дальнейшее сопротивление бесполезно. 

Направленные почти в упор советские пулеметы решили судьбу немецких солдат: им предстоял плен. Лишь отдельным группкам бойцов, образовавшимся при прорыве из котла, тоже удалось добраться до Березины и даже — также при совершенно драматических обстоятельствах — добраться до противоположного берега Березины. Таким был конец 133-го полка.

   Совершенно так же развивались события с боевой группой под командованием полковника Каммерера, которая была составлена из недавно поступивших как пополнение подразделений 130-го пехотного полка и прибившихся к ним солдат различных других частей. Они могли бы пробиться, наступая несколько севернее участка обороны нашей дивизии. К сожалению, это было невозможно, поскольку столь малые части не располагали полнотой информации на фронте. Полковник Каммерер почти наверняка погиб в одном из боев.

   Собственный участок фронта дивизии между Паричами и Плесковичами русские в первые дни своего массированного наступления оставили в покое. Лишь в воскресенье 25 июня на него обрушился чрезвычайно интенсивный артиллерийский огонь неприятеля. 

По бревенчатой гати, которая была наведена поверх проходящего через наши позиции заболоченного участка, вперед двинулись вражеские танки, которые и осуществили первый прорыв, по большей части выровненный нашими последующими контрударами. Этот день стал последним успешным днем боев 45-й пехотной дивизии на Восточном фронте. Тем не менее в тот же вечер пришел приказ оставить занимаемые позиции, поскольку на соседних участках фронта враг уже прорвался в северном и западном направлениях. Около полуночи оба батальона 135-го полка, а также 45-й стрелковый батальон заняли находившийся в тылу опорный пункт. 

Но уже утром выяснилось, что и эта позиция непригодна для обороны, поскольку противник ввел в действие подошедшие в течение ночи ему на подмогу танковые части. Некоторые роты еще были в состоянии вести тяжелые оборонительные бои, удерживая свои позиции, но другие под все усиливающимся давлением противника были просто смяты. Буквально за считаные часы русские танки зашли в тыл опорного пункта. В ходе последующего отступления была потеряна всякая связь между отдельными частями дивизии, почти невозможно стало принимать приказы и информацию от вышестоящего командования. 

Как стало совершенно точно известно 27 июня по данным разведки, передовые танковые части врага, наступая от Рогачева и Могилева, уже достигли мостов через Березину, а западнее перекрыли шоссе Бобруйск-Минск. До вечера этого дня дивизия еще пыталась отдавать своим частям приказы в духе распоряжений корпуса, соответственно которым она должна была на рассвете 28 июня пробиться сквозь находящиеся восточнее Березины вражеские дивизии в общем направлении на север и постараться соединиться с 4-й армией, которая предположительно должна была удерживать там плацдарм. При этом считалось, что силы противника на этом направлении менее значительны. Как место сосредоточения всех сил приказ называл окрестности селения Бабино, расположенного севернее шоссе Рогачев-Бобруйск.

   Частям дивизии удалось продвинуться вперед и незаметно для врага сконцентрироваться на указанной позиции. Личный состав батарей 98-го артполка, который после израсходования боеприпасов и уничтожения орудий не было смысла сохранять в своем качестве, был разделен на отдельные боевые группы и действовал в качестве пехоты.

Само же шоссе представляло собой картину совершенного хаоса. На всем видимом пространстве оно было до предела забито грузовиками и гужевыми повозками самого различного вида, сцепившимися в беспорядочные, частью горящие и взрывающиеся кучи.

Но самым страшным было то, что русские почти постоянно атаковали отступающие в беспорядке немецкие части с воздуха, в невиданных ранее масштабах применяя бомбардировщики и штурмовики. Бредя мимо убитых и раненых солдат и лошадей, мимо разбитых автомобилей и опрокинутых орудий, бесконечная колонна пехотинцев двигалась на северо-запад. Но едва они пришли в обозначенный в приказе район, как офицер для поручений передал дивизии новый приказ командования корпуса: согласно ему, следовало теперь пробиваться не на север, а на Бобруйск!

Оказывается, в самом городе и вокруг него сосредотачивались остатки дивизий, которым предстояло организовывать оборону района. Собственно город приказом фюрера был провозглашен «укрепленным пунктом» («крепостью»), который следовало удерживать при любых обстоятельствах, даже если бы враг обошел его слева и справа.

   Чем плотнее сбивались в колоннах войска, тем ближе становились спасительные мосты у Бобруйска. Наведенный саперами наплавной мост к этому времени уже был разбит огнем русских, а их танки вели огонь из своих орудий по центру города. Тем не менее многие попытались преодолеть реку вплавь, но сделать это удалось лишь немногим. Большинство солдат было унесено течением или утонуло еще на заболоченных берегах реки. 

Другие боевые группы, которые не получили измененного приказа или сочли переправу через Березину в этом месте безнадежным делом, продолжили отступление в северном направлении. Но и здесь им оставалось только испытывать судьбу. Едва какая-то отдельная маленькая группа считала, что она уже выбралась на «воздух», оторвавшись от преследователей, как снова и снова попадала в окружение русской пехоты. Вскоре все мельчайшие группы, оставшиеся от более крупных подразделений, оказались в многочисленных мелких котлах и после израсходования боеприпасов были вынуждены прекратить сопротивление. Восточнее и северо-восточнее Бобруйска одна за другой остаточные группы пехотинцев также попадали в неминуемый плен.

   Лишь немногим отдельным группам улыбнулось счастье, и они избежали гибели или русского плена. Так, одна группа из остатков 133-го полка численностью около 240 человек под командованием оберфельдфебеля Кирали смогла просочиться, главным образом под прикрытием ночной темноты, вплоть до Минска, а оттуда через Динабург[103] вернуться на родину. Отступление на Минск предприняли и другие группы, но они были вынуждены снова двигаться в юго-западном направлении, так как наткнулись на шедшие на Минск передовые танковые части русских.

   Тяжкой была судьба солдат, оказавшихся в плену. Многочисленные раненые были просто погружены в телеги, в которых они долгими днями передвигались из одного места в другое. Многие из них по дороге умерли. В конце концов их всех доставили в один из русских лазаретов, переполненных и забитых до отказа. 

Здесь их ждало много страданий и почти полное отсутствие медикаментов, хотя русские женщины-врачи делали все, что было в их силах.

Все остальные солдаты, несмотря на полную измотанность после тяжких последних недель, были собраны в маршевые колонны и после трехдневного перехода без всякой еды попали в огромный сборный лагерь под Жлобином.

Здесь их впервые накормили: жидким супчиком один раз в день. Те, кто смог перенести это, стали готовить из обыкновенной травы похлебку, чтобы хоть как-нибудь поддержать физические силы и пережить первые дни...»[104] 

(Здесь было бы полезно вспомнить обращение немцев с советскими военнопленными летом и осенью 1941 года. Подавляющая часть этих пленных умерла от голода и болезней или от пуль конвоиров. А вот из немецких пленных, несмотря на вышеописанные «ужасы», четверо из пяти, поработав в народном хозяйстве СССР, вернулись к своим семьям. — Ред.)
 

6-я пехотная дивизия (сокращено)[105]

   «Пока что положение на участке фронта дивизии, за исключением довольно сильного артиллерийского огня противника, оставалось довольно спокойным. И лишь когда «клещи» русских стали опасно сжиматься вокруг Бобруйска, неприятель предпринял наступление и на фронте дивизии.
   

Уже 23 июня Советы после мощной артподготовки и атак с воздуха особо крупными соединениями штурмовиков и бомбардировщиков прорвали более слабые позиции дивизии на ее правом фланге, и эти бреши никак не удавалось закрыть. 6-й стрелковый батальон пришлось задействовать в качестве флангового прикрытия с севера, а к вечеру 28 июня — отвести со своих позиций 58-й гренадерский полк и влить его в состав 296-й пехотной дивизии. 

Когда штаб 58-го полка ранним утром переместился на КП 296-й дивизии в Кошарах, он получил там приказ занять тыловой рубеж на западном берегу Добрицы[106] для обеспечения отхода частей 296-й дивизии. Когда роты подошли к этому рубежу, оказалось, что эти позиции уже заняты русскими. Пришлось вступить в бой, и к полудню указанная в приказе позиция была уже в руках полка. Однако установить соединение с расположенной левее 134-й дивизией не удалось.

Полк, с которым предполагалось соединиться, был уже уничтожен противником и прекратил свое существование. В соответствии с приказом, 58-й гренадерский полк в 23.00 оставил занятую позицию и, не испытывая никакого противодействия со стороны противника, под ударами с воздуха отошел на новую позицию за рекой Добасна, которую он занял только на рассвете следующего дня. Но и тут со 134-й дивизией соединиться не удалось. В течение дня были отбиты несколько атак неприятеля. Во второй половине дня в расположении полка побывал генерал, командовавший XXXV корпусом, тогда как севернее уже можно было наблюдать вражеские танки, продвигавшиеся на запад.

Генерал барон фон Лютцов сообщил, что он прибыл сюда не по причине местного прорыва на участке 296-й дивизии, но для того, чтобы понять — возможно ли будет остановить удар русских войск по Бобруйску с юга вдоль западного берега Березины. Если это осуществить не удастся, то весь корпус попадет в окружение.

    26 июня полк снова согласно приказу оставил свои позиции и к утру следующего дня занял новый рубеж за рекой Ола. Но здесь уже 3-й батальон полка оказался не в состоянии отразить натиск превосходящих сил врага и был вынужден отступить. Группы русской пехоты севернее продвигались на запад. Однако удар советских танков в тыл полка отразить удалось огнем трех приданных полку штурмовых орудий.

В 15.00 адъютант полка, прибывший на КП 296-й дивизии в поселке Красная Дубрава, получил там приказ примерно следующего содержания: «XXXV корпус попал в окружение восточнее Березины. Корпус пробивается на северо-запад с целью достичь селения Бацевичи на реке Ольса, которое удерживается частями 4-й армии. Начало прорыва — 23.00. Слева наступает 58-й гренадерский полк, справа полк 134-й дивизии. Все тяжелое вооружение, транспортные средства и т. п. подлежат уничтожению, лошадей пристрелить. У солдат оставить только легкое стрелковое оружие! 

Приказ по армии, на основании которого издан настоящий приказ, предусматривает следующее: «XXXV корпус объединяется с XXXXI танковым корпусом в Бобруйске. Если осуществить это не удастся, то пробиваться на северо-запад и выйти к Бацевичам».

   Шоссе Рогачев-Бобруйск уже осталось позади 58-го полка и находилось под постоянным огнем противника, уже находившегося южнее Червеня, и танков из окрестностей Крупичи-Барак. Перед лицом уже грозящего полку окружения его командир приказал входящим в его состав батальонам отойти через селение Летичи на опушку леса. 

Так как шоссе уже было перекрыто вражеским огнем, войскам пришлось вплавь преодолевать протекавшую через Летичи речушку. Значительные потери причинил фланговый обстрел неприятеля с севера и юга. У селения Долгоросское полк занял круговую оборону. Сгустившаяся темнота только еще явственнее вырисовала картину окружавшего полк хаоса. Разрывы снарядов кольцом опоясывали позиции полка. Повсюду метались солдаты, разыскивая свои подразделения. 

Контакта со 134-й дивизией больше не существовало, но, несмотря на это, полк в 23.00 пошел, как и было приказано, на прорыв в указанном ему направлении. Севернее деревни Велички полк незаметно перебрался через шоссе Могилев-Бобруйск, после чего попал на заболоченную местность. В непроглядной темноте ночи ориентироваться по компасу было особенно трудно, поскольку приходилось постоянно обходить различные препятствия. 

На опушке леса южнее Морковичей ранним утром 28 июня полк наткнулся на русское охранение, прорвался сквозь него и продолжал двигаться в направлении на Бацевичи, полагая, что это село по-прежнему находится в руках германских частей, хотя на самом деле оно уже было занято русскими. Западнее селения Любеничи передовые группы внезапно попали под сильный огонь неприятеля. 

Противник занял позицию на опушке леса, чтобы воспрепятствовать нашему дальнейшему продвижению на север. С криком «Ура!» германские солдаты бросились в атаку и в ожесточенном ближнем бою овладели одной линией окопов за другой. Однако численный перевес противника был слишком велик, и дальнейшее продвижение оказалось невозможным. Ко всему прочему, во время атаки на этой лесной местности связь между отдельными батальонами и ротами была утрачена. Поэтому 58-й гренадерский полк как единая боевая часть уже не существовал. Те, кто не погиб в сражении, не был взят в плен и избежал ранения, пытались пробираться вперед в составе небольших групп.

   Основное ядро 6-й дивизии (без приданного ей 58-го полка) в ночь с 25 на 26 июня согласно приказу оставило занимаемые ею до сей поры позиции, чтобы образовать новый фронт за рекой Добасна. С наступлением утра разгорелся ожесточенный бой вблизи КП 37-го гренадерского полка. При попытке отбить у русских занятое ими село западнее Кабановки от пулевого ранения в голову в ближнем бою погиб командир полка полковник Бойе. Сам же 37-й полк понес в этом бою тяжелые потери. Саперный батальон дивизии за несколько дней построил через Добасну мост, выдерживающий нагрузку в 24 тонны. Поздним вечером большой мост на шоссе Жлобин-Бобруйск в последний момент был взорван обер-фельдфебелем Мёллером, хотя русские танки уже стояли на мосту и перед ним.

   Имея совершенный хаос в своем тылу, дивизия сражалась против ударов все усиливающегося врага с северо-восточного, восточного и южного направлений. Связь с вышестоящим командованием была потеряна. Наконец, 26 июня по радио был принят несколько обескураживающий приказ: «6-й пехотной дивизий взорвать и уничтожить все имущество и со стрелковым оружием в руках пробиваться в северном направлении на соединение с правым флангом 4-й армии, располагающимся у Бацевичей на реке Ольса». 

Ранним утром 27 июня основная масса дивизии вела тяжелый бой с врагом по другую сторону реки Ола вдоль шоссе Жлобин-Бобруйск. Как и было приказано, все тяжелое вооружение, включая и полностью исправные и имеющие значительные количество боеприпасов артиллерийские орудия и т. п., было уничтожено. В сгущающихся сумерках дивизия, после последнего обсуждения ситуации в местечке Кумы, что в 20 километрах восточнее Бобруйска, на котором всем командирам было определено направление движения и указаны цели, выступила в свой последний поход.

   18-й гренадерский полк с саперной ротой, штурмовым орудием и истребительно-противотанковым взводом образовал арьергард. С ходу миновали шоссе Рогачев-Бобруйск, затем быстрыми ударами расчистили себе дорогу, стерев с лица земли занятые врагом села. Неизвестными остались солдаты, унтер-офицеры и офицеры, проявившие образцы храбрости. Вахмистр 6-го артполка тремя выстрелами из своего карабина уничтожил расчет русского противотанкового орудия, которое держало под своим огнем шоссе, а затем сам пал в бою. И это лишь один пример из многих.

   Дивизия двигалась в основном в северном направлении, подчиняясь рельефу местности, так что всю дивизию, вытянувшуюся в длинную колонну, можно было рассмотреть только с относительно возвышенного места. При этом наблюдатель с такого возвышенного места вскоре заметил бы, что эта длинная человеческая колонна постоянно тает, поскольку, обнаружив ее, справа и слева вдоль нее также двигаются русские механизированные части с противотанковыми орудиями и пулеметами. Оттуда, с высот, они вели огонь по двигающейся дивизии и делали постоянные попытки перекрыть ей путь. За всеми ранеными самоотверженно ухаживал старший дивизионный врач доктор Лоренц, и то, что все они вместе с телегами, на которых их везли, завязли в болотах, нельзя поставить ему в вину. Доктор Лоренц застрелился, получив ранение в область таза, его помощник и заместитель доктор Шульц также покончил с собой, будучи ранен в живот.

   На шоссе Могилев-Бобруйск более или менее успешно развивавшийся до этого момента прорыв дивизии был остановлен. Неприятель поспешно подтянул сюда свои механизированные и танковые части и занял позиции. После нескольких последовательных, но неизменно отраженных немецких атак до сих пор единый удар германских частей разбился на отдельные акции. Атакующие несли крайне тяжелые потери, многие пехотинцы пали в попытках вырваться из этого окружения, другие с тяжелыми ранениями остались после боя лежать на земле. Получившие тяжелые раны полковник Хёке, командир 18-го полка, и капитан Гайзель, командир саперного батальона, были перенесены в одну из деревенских хат, в которую затем попал снаряд.

   Остатки частей дивизии, которым удалось перебраться через шоссе, смогли отыскать командира дивизии и ближе к вечеру 28 июня все-таки выйти к намеченному месту. Однако по ходу движения еще державшиеся вместе части перемешались с другими в совершенном беспорядке. И прежде чем удалось составить представление о силах и позициях неприятеля и изготовиться для движения на Бацевичи, в сгустившихся сумерках на германские части со всех сторон обрушился огонь, и немцы только теперь сообразили, что многократно превосходящие  их силы врага либо поджидали их здесь, либо были в спешном порядке сюда подтянуты. В ходе этого боя, который продолжался вплоть до рассвета следующего дня, дивизия была полностью уничтожена.

   Командир дивизии генерал Хейне со своим начальником штаба старшим лейтенантом Аренсом и одним ефрейтором все же смогли добраться до западного берега реки Ольса, где и были взяты в плен.

   Лишь отдельным, совсем крошечным группам солдат, как, например, из состава 18-го гренадерского полка, удалось пробраться в Бобруйск по железнодорожному мосту. Здесь одна часть из них некоторое время вела безнадежную борьбу с окружавшим их противником, другая часть — присоединилась к готовящемуся прорыву из Бобруйска. Вышедшие из окружения солдаты были собраны командиром 6-го артполка и вывезены в Варшаву — для этого хватило всего двух грузовиков. И лишь совсем немногим военнослужащим дивизии удалось после нескольких недель скитаний по занятой русскими территории, пройдя сотни километров, все же выйти к переднему краю германской обороны...»
 

35-я пехотная дивизия

   «После того как 23 июня все атаки были отбиты, противник в 4.00 утра 24 июня после часовой артподготовки нанес мощный удар на участке фронта дивизии и смог прорвать линию фронта. На следующий день основная масса дивизии, у которой были разбиты все средства связи и части которой перемешались, отошла на запад и 26 июня у местечка Оземля (примерно в 40 километрах южнее Бобруйска) была окружена намного превосходящими силами противника. 

После уничтожения всех транспортных средств, тяжелого вооружения, снаряжения и документов бойцы дивизии лишь с легким стрелковым оружием в руках и с криком «Ура!» прорвали кольцо русского окружения и единой колонной с боями направились к реке Птичь, чтобы через краткое время занять там новые позиции. В дальнейшем остаток дивизии сражался среди непроходимых припятских болот, постоянно преследуемый вражескими танками и испытывая удары с флангов, но все же двигался на юго-запад. Благодаря высоким темпам продвижения противнику не удалось направленным с севера на юг ударом отсечь большую часть дивизии при выходе из болотистой местности...»
 

36-я пехотная дивизия (268-й артиллерийский полк)

   «26 июня началось мощное советское наступление также и на участке фронта дивизии. Увы, не помогло и то, что дивизия, которой для поддержки был придан 268-й артиллерийский полк, удерживала свои позиции в течение трех дней, — рухнул весь фронт группы армий «Центр». В этой катастрофе пришел конец и 268-му артполку. Орудия и снаряжение были взорваны или приведены в негодность на подходе к Березине напротив Бобруйска. Около 2 тысяч офицеров и артиллеристов попали в плен, из которого вернулись только немногие, большинство же расстались с жизнью в советских лагерях для военнопленных. Примерно 700 человек погибли в боях или пропали без вести. Только отдельным солдатам удалось добраться до германских позиций...»

   Уже через 10 дней это одно из самых крупномасштабных сражений в истории войн подошло к концу. К 28 июня бывшей группы армий «Центр» уже не существовало, все окруженные армии не располагали более сколько-нибудь боеспособными частями, германский фронт протяженностью около 350 километров (по кратчайшему расстоянию) перестал существовать.

   Теперь даже Гитлеру и Верховному командованию вермахта должно было стать понятно, что в основе катастрофы на фронте лежали их собственные ошибки планирования и совершенная недооценка Советов.

   Но Гитлеру снова требовался козел отпущения. И на роль его был выбран не кто иной, как командующий группой армий фельдмаршал Буш, который, проводя в жизнь непреклонную оборонительную концепцию Гитлера, запретил осуществление своевременного выпрямления линии фронта и отвода войск и тем самым нес свою долю вины за разгром. Вечером 28 июня Буш был снят со своего поста и уже тем же вечером заменен фельдмаршалом Моделем, оставшимся наряду с этим командующим группой армий «Северная Украина». 

Но и Модель не мог уже ничего изменить, не мог спасти ситуацию, лишь пытаясь в последующие дни переброской новых дивизий остановить напор неприятельских войск. Только отступив на 400 километров к западу, ему удалось на этом рубеже создать новый германский оборонительный фронт.

   Чтобы понять, как германская армия пришла к этой катастрофе — и здесь, и на других фронтах, — есть смысл еще раз привести сравнительное соотношение сил.

   По одну сторону фронта находились (далее — привычный плач в жилетку. — Ред.) численно ослабленные германские пехотные дивизии, передвигавшиеся по большей части на конной тяге и слабо маневренные, линейно расположенные на неблагоприятной для них линии фронта, с совершенно недостаточной глубиной обороны, имевшие в своем распоряжении буквально горсточку резервов, среди которых была одна-единственная танковая дивизия, не располагавшие действенной поддержкой отсутствующей авиации.

   По другую линию фронта — Советы с их огромным преобладанием в живой силе и артиллерии, танках и самолетах, накопившие опыт проведения крупномасштабных наступательных операций, исполненные готовности к действию и не желавшие сдерживать своего наступательного порыва. Под неслыханно огромным перевесом противника в живой силе и технике весь германский фронт разлетелся вдребезги, образовывающиеся в нем бреши сразу же расширялись устремлявшимися в них новыми силами.

Сквозь эти проломы фронта рвались, без оглядки на открытые фланги, танковые и механизированные русские соединения, вперед на запад, северо-запад и юго-запад, нарушая отход германских войск, перерезая связи между отдельными частями и беря их в кольца окружения. В ближнем тылу германских войск враг, прорвав фронт и расчленив не успевшие отступить дивизии и корпуса, в своем дальнейшем продвижении заключал их остатки в клещи и частично окружал. 

Приказы об удержании отдельных населенных пунктов и продолжающееся наступление противника вносили сумятицу в действия немногих еще боеспособных частей и тыловых служб, делая невозможными сколько-нибудь организованные арьергардные бои. Немногие незанятые тыловые отсечные и заградительные позиции равным образом быстро преодолевались наступающими советскими частями.

   Активно действовавшие в германских тылах партизаны постоянно поддерживали действия регулярной Красной армии, нарушая пути сообщения, нападая из засад на колонны и отдельные части немецких войск, порой вступая в открытые бои, чем значительно осложняли все германское отступление.

   Совершенно исключительную роль играли советские ВВС, которые непрерывно господствовали в воздухе, с еще никогда не виданной интенсивностью нанося бомбо-штурмовые удары. Бомбометанием по площадям они расчищали минные поля и проволочные заграждения, бомбили занимаемые пехотой позиции и артиллерийские батареи, разрушали мосты и переправы, с особым азартом осуществляли штурмовку беззащитных маршевых колонн, двигавшихся по проселкам, полевым и лесным дорогам, привнося хаос в их передвижение.

Долгие недели на пути к новой германской линии фронта

   Бесчисленное множество германских солдат пали в боях, получили ранения или навсегда пропали без вести. Те, кто смог перенести все это и выжить, преследуемые красноармейцами, попадали в плен и были вынуждены долгими переходами, страдая от голода и жажды, следовать пешим ходом к крупным пунктам сбора военнопленных.

   Но были еще и тысячи таких, которые, лелея в себе единственный лозунг: «Жизнь и свобода!», вырвавшись из вражеского кольца, искали дорогу к новой германской линии фронта, которая должна была где-то существовать.

   В общей сложности таких было 10-15 тысяч человек, пытавшихся пробиться к своим в составе мелких или более крупных групп. Они начали свой скорбный путь из Витебска, из Бобруйска и из крупных котлов юго-восточнее Минска. Их число быстро уменьшалось, в последующие дни и недели большая часть этих групп была уничтожена. Многие не выдержали напряжения и, обессилев, сгинули в лесах и болотах, многие оказались в новых котлах, большинство же нашли смерть в схватках с поисковыми группами русских солдат или партизанскими бандами. 

Последнему обстоятельству весьма способствовал приказ советского диктатора Сталина, который объявил всех скрывающихся в лесах германских солдат партизанами, которые должны уничтожаться на месте.

   Уцелевшие, те, кого позднее назовут «пробившимися», находили путь по уже отвоеванным русскими территориям, пробивались через Польшу или Литву — в общем направлении на запад и северо-запад. Те, кто не мог уже больше идти, не мог больше держаться, был ранен, — те оставались лежать и умирали в одиночестве, всеми покинутые.

   Советские же военные власти изо всех сил старались всеми средствами отловить всех этих отбившихся от своих частей и старающихся выйти к своим регулярным частям одиночек. На их поиски и преследование отправлялись конные группы казаков, создавались блок-посты и рубежи заграждений, их искали и уничтожали с воздуха. 

В небе кружили самолеты-бипланы У-2, прозванные «швейными машинками», которые раньше ночами с бреющего полета бомбили германские передовые, а теперь время от времени сбрасывали листовки на немецком языке. 

Эти листовки были подписаны Национальным комитетом «Свободная Германия» и призывали всех германских солдат сдаваться ближайшему русскому командованию, многословно обещая хорошие условия содержания в плену, достойное обращение и скорейшее возвращение на родину. 

Иногда эти давным-давно устаревшие, но еще используемые машины приостанавливали свои моторы, и тогда с неба через громкоговорители звучали немецкие военные марши, а потом: «Внимание, внимание!» — и следовало описание военной ситуации и в заключение: «Ваше положение совершенно безнадежно — сдавайтесь!»

   Пробивавшиеся к своим пехотинцы не обращали на эти обещания никакого внимания, они из собственного опыта знали совершенно о другом: слишком много они видели и пережили. Поэтому они упорно и неустрашимо шли к своим, ни в коем случае не желая попадать в советский плен, все уменьшающимися группами, в которых в конце концов оставалось всего несколько человек или даже один-единственный солдат, все дальше и дальше во вражеском тылу. 

Днем они по большей части отсыпались и отдыхали, набираясь сил, а двигались ночами, все еще сжимая в руках оружие, а то и без него. По дороге они встречали своих боевых товарищей, обменивались опытом и рассказывали обо всем происшедшем с ними, какое-то время шли вместе, а потом опять расходились, чтобы просачиваться сквозь вражеские заслоны. Они избегали дорог и даже проселков, продирались сквозь почти непроходимые чащи и густой подлесок, по колено в воде брели по громадным болотам, пересекали ночами поля и пашни, днями лежали в засадах у русских линий коммуникаций, поджидая момента, чтобы незаметно пересечь их, переплывали через реки, крались вдоль русских деревень и проползали мимо русских постов.

   Не имея большей частью ни карт, ни компаса, они ориентировались по солнцу, луне, звездам и природным знакам. Они страдали от голода и жажды, по утрам слизывали с травы росу и жили на подножном корме. Они ели еще не созревшие лесные ягоды, наливающееся зерно на ржаных полях и наполовину сгнивший картофель прошлогоднего урожая. Им приходилось жевать полевой клевер, вейник и ободранную с деревьев кору, воровать кур, овец и телят из стоящих на окраинах деревенских домов. 

Иногда какой-нибудь сердобольный селянин выносил им молоко, яйца и хлеб. Они пили некипяченую воду из луж, болот и прудов — но не падали духом и не теряли надежды добраться до своих. На польских и на литовских землях им приходилось несколько лучше, но население испытывало слишком большой страх перед русскими, чтобы оказывать им большую помощь.

   Наконец, после оставленных за спиной тысячекилометровых переходов и едва ли представимых страданий наступал самый тяжелый этап — прорыв через русскую передовую к германским войскам, зачастую, когда цель была уже перед глазами, этап этот не удавалось осуществить.

   Если же он все-таки благополучно заканчивался и бородатые, одичавшие, оборванные, частично одетые в гражданскую одежду и едва похожие на германских солдат беглецы появлялись в расположении германских войск, то их встречали дружески, но все же с понятными предосторожностями и плохо скрываемым недоверием.

   Всех «пробившихся» сначала основательно допрашивали, внимательно выслушивали повествование об их скитаниях и тщательно проверяли все фактические данные, поскольку могло быть так, что среди них затесались отпущенные русскими военнопленные, завербованные в качестве агентов, шпионов и саботажников.

   Только когда точно устанавливалось, что вышедшие к германским войскам бойцы являются в самом деле «пробившимися», их направляли в городок Шлосберг[107] в Восточной Пруссии, где находился сборный пункт для таких солдат. Очень часто это были буквально человеческие скелеты, обтянутые кожей, обретавшие здесь уход и заботу. 

Здесь находились военнослужащие многих дивизий и различных званий. Из прошедших это место самым высоким по званию был майор и кавалер Рыцарского креста, проделавший путь к германской передовой в одиночку и вышедший к своим под конец босиком. 

Офицеры более высоких званий, принимая во внимание их возраст, проделать такой путь не смогли. Вообще лишь очень немногие обладавшие несокрушимым здоровьем солдаты смогли поодиночке, вдвоем-втроем или совсем маленькими группами, после многонедельных страданий проделать тысячекилометровый марш по вражеским тылам и выйти к новому германскому фронту. 

Всего же не более 900 солдат смогли выйти из различных котлов, в которые попали разные части группы армий, и добраться до своих. Один из них рассказывал: «Мы были просто еще одной небольшой группой, готовой совершить переход к своим. На следующее утро мы остановились лагерем в небольшом перелеске вблизи большой дороги. Мы устали, испытывали голод и жажду. Кроме этого, у нас почти не было боеприпасов. Короче говоря, мы почти дошли до точки.

   Наш обер-лейтенант собрал нас и сказал: «Ребята, выхода никакого нет. Для нас война закончена. Сейчас мы практически находимся за русской передовой. Лучше всего будет, если каждый из нас попытается пробиться домой в одиночку. Я благодарю вас за готовность сражаться и желаю вам всего лучшего...»

    А вот рассказ другого: «Из всей нашей группы в 250 человек, с которой я выходил, осталось в конце концов только двое солдат, которые все же попали в плен. Лишь мне одному удалось выйти к своим...»

   Трагически сложилась судьба одной из самых больших групп под командованием командира 267-й дивизии генерала Дрешера. Она потерпела неудачу в самом конце своего похода, выйдя в низовья Немана, потому что в ее составе оказалось много не умеющих плавать солдат, которым надо было преодолеть реку. 

После многочисленных неудачных попыток связать плоты из ветвей росших здесь верб была сделана цепь из солдатских ремней, которая при ширине реки 110-120 метров и довольно сильном течении обладала известной прочностью. 

Когда по завершении работы несколько пловцов доставили конец цепи на западный берег реки, переправлять, держась за нее, начали сразу так много не умеющих плавать, что на западном берегу ее конец вырвался из рук державших цепь солдат. 

Новую попытку переправиться предпринять не удалось, поскольку уже рассвело, и советские посты, заметив немцев, открыли по ним огонь. Появившиеся вскоре советские механизированные части взяли группу в кольцо, и в завязавшемся бою вся она была уничтожена, включая штаб дивизии с генералом Дрешером.  

Рассказ одного из «пробившихся»

   «25 июня наше подразделение (12-й разведывательный батальон)[108] было переброшено в направлении селения Черовский, поскольку неприятелю удалось совершить в этом районе прорыв крупными силами. Я получил от командира приказ — принять на себя командование обозом и как можно быстрее отвести его в тыл. 

Около 23.00 мы двигались в направлении Могилева. В соответствии с приказом я собрал весь обоз в небольшой рощице около железнодорожной станции Ростань. Мы не заметили, что русские тем временем прорвали линию фронта, и наш батальон оказался на быстро возникшем плацдарме под Чаусами. Постепенно до нас дошли и другие мало порадовавшие нас вести. Никак нельзя было скрыть того, что дело дрянь. 

Незадолго до этого я получил через мотоциклиста-посыльного приказ вести обоз в Могилев, который был объявлен «крепостью». В путь мы выступили со смешанными чувствами, которые нас не обманули — мы вляпались в изрядное свинство. Навстречу нам двигался поток разнообразнейших транспортных средств, к Могилеву же тащился один наш обоз. Чуть позже появились сведения, что русские танки уже ворвались в Могилев.

   Теперь мне стало совершенно ясно, что до Могилева нам уже не добраться. С тяжелым сердцем принял я решение повернуть назад и отправил старшего вахмистра на своем велосипеде, чтобы добиться изменения приказа и отступать на Минск. Сам же я остался на шоссе с грузовиком, груженным боеприпасами, поскольку хотел непременно доставить их к ведущему тяжелые бои батальону. К сожалению, на этот момент 12-го разведывательного батальона уже не существовало. Неприятель смял его и уничтожил до последнего человека. Но тогда я об этом ничего не знал.

   Мимо нас непрерывным потоком, со всей возможной скоростью, двигались грузовики, легковушки, мотоциклы и все мыслимые транспортные средства, часто выходящие из строя. Тех, кто останавливались, тут же быстро выталкивали на обочину шоссе. 

И без того ощутимая паника усилилась еще больше, когда появившийся вдали русский танк Т-34 выпустил пару снарядов по потоку людей, лошадей и повозок. Вдоль шоссе пронеслась эскадрилья советских штурмовиков Ил-2, сброшенные ими фугаски и огонь бортовых пушек и пулеметов смешал отступающих в кровавый хаос. Здесь и там заполыхали подожженные ими грузовики. Сбросив в кювет загоревшийся перед нами грузовик, мы двинулись вперед. Стонали и кричали раненые. Их еще подбирали и укладывали на едущие машины. 

Но так как раненых становилось все больше и больше, а исправных машин все меньше и меньше, то с машин стали сбрасывать сначала снаряжение, потом боеприпасы и, наконец, продовольствие. Но даже так раненым едва хватало места. Двигавшиеся в этом потоке пехотинцы гибли молча, иногда кто-нибудь громко молился, но слова молитв тонули в разрывах бомб и громе танковых орудий. Все больше и больше грузовиков останавливалось, подожженные или подбитые. Взлетел на воздух и наш грузовик с боеприпасами. Все больше и больше раненых оставалось лежать на обочинах этого «шоссе», постепенно превращающегося в одну братскую могилу.

   Я понял, что спастись можно только одним образом: уйдя с шоссе. Неприятель уже обошел нас справа и слева. Совершенно автоматически уходившие с шоссе солдаты образовывали маршевые группы, они с личным оружием в руках собирались вокруг офицеров, фельдфебелей или унтер-офицеров и двигались напрямик через поле по направлению к еще державшейся германской линии фронта, которая глухо громыхала где-то вдали на западе. Но вскоре те сотни и тысячи солдат, которые, как и моя маленькая группа, вместе со мной тащились по равнине, поняли, что они уже находятся глубоко во вражеском тылу.

   Ко мне прибилось 13 солдат. Мы обогнали многие другие группы и надеялись вскоре достичь германской передовой. Двигались мы только по ночам, а весь день отсыпались. В один из дней около полудня мы попытались приготовить из припасенных продуктов какое-нибудь горячее съестное в густом кустарнике на краю болота. Но нас выдал дым костерка. Кто-то из нашей группы успел крикнуть: «Они идут!», и тут со всех сторон захлопали выстрелы. В то время как другие бросились бежать в разные стороны, я упал, притворившись убитым, и русские мной не заинтересовались.

Местность, по которой я затем пробирался, Господь сотворил не иначе как в приступе гнева. Болота, канавы, густой кустарник, камыши, трясины, большие заболоченные пространства сменялись одни другими. Вскоре я заметил, что иду в этом направлении не один. Под лучами солнца весь окружавший меня ландшафт выглядел пустынным и словно вымершим. Однако с наступлением ночи весь лес наполнился шорохами и звуками, стали слышны шаги и плеск германских солдат, пробиравшихся, как и я, на запад. И мне посчастливилось вскоре найти своих боевых товарищей. 

Но тут и там стали появляться казаки верхом на своих проворных лошадях, за которыми бежали их собаки; на отступающих также стали охотиться партизаны, и окрестности снова огласились звуками автоматных очередей и разрывами ручных гранат.

   Так же как и мы, на запад пробивались многие сотни, а то и тысячи германских солдат. Где-то между Минском и Барановичами мы сбились в группу численностью около 80 человек. 

Русские устроили за железнодорожной насыпью отсечную позицию противотанковых орудий, чтобы предотвратить продвижение более крупных германских частей. Один молодой капитан разъяснил нам положение вещей и повел нас в атаку. Наши мундиры были изорваны, мы все оголодали, мало у кого остались на ногах сапоги. Но, заслышав наше отчаянное «Ура!», русские бежали. Мы захватили их позицию и пять орудий, которые утопили в ближайшем болоте. Чтобы взорвать их, у нас, разумеется, не было взрывчатки.

   Этот наш успех заставил противника активизироваться, он ввел в бой более крупные силы. На следующее утро, когда уже много других групп перебрались через железнодорожную насыпь, враг пошел в атаку. Многие из наших бойцов погибли в бою или были ранены. Из-за ранения осколком снаряда в верхнюю часть бедра я не мог больше двигаться. Это произошло, насколько я помню, 4 июля.

   Я не знаю, где остались другие бойцы моей группы. Лишь несколько раненых лежали неподалеку от меня, столь же беспомощные. Они лишь тщетно взывали о помощи. Сам же я накануне использовал свой индивидуальный пакет, перевязывая одного из своих товарищей, так что для того, чтобы остановить кровь из ноги, мне пришлось обходиться перемазанным в грязи носовым платком. 

После этого я попробовал подняться на ноги. Тут же раздались несколько автоматных очередей и пули просвистели рядом со мной. Упав на четвереньки, я изо всех сил постарался укрыться в ближайшем кустарнике. Рана горела огнем, но мне в конце концов удалось это сделать. Едва я забился среди ветвей и листьев, как на поляну медленно вышли несколько русских с винтовками на изготовку. Опять застонали раненые. Я видел, как они осторожно приблизились к раненым, а потом одного за другим забили прикладами винтовок. Поскольку я не издал ни стона, меня они не заметили.

   Когда стало темнеть, я с трудом потащился дальше. На следующее утро я оказался у небольшой речушки, на берегу которой русские женщины стирали белье.

Они закричали, увидев меня — оборванного, всего в грязи и перемазанного собственной кровью. Но одна из женщин тотчас же окрикнула меня: «Русские!» — и показала на ближайшую деревню. Обессиленный, я рухнул на землю, мне стало уже все равно. Женщины заботливо промыли мои раны и перевязали их, положив какие-то зеленые листья. Две женщины, правда, тут же направились в деревню. 

Заподозрив недоброе, я хотел было уйти, но другие успокоили меня. Они то и дело повторяли единственное немецкое слово, которое знали: «Гут, гут!» Вскоре эти две женщины вернулись, принеся с собой хлеб, несколько яиц и фляжку русского образца с теплым молоком. Затем они показали мне направление, в котором мне следовало идти, и жестами посоветовали не приближаться к селам и дорогам. Подкрепившись таким образом, я двинулся дальше. Ближе к полудню меня стало лихорадить так сильно, что порой мне казалось, что я умираю.

   Сапоги так натерли мне ноги, что они оказались все покрыты водяными мозолями и болели так, что я не мог снова натянуть сапоги. Поэтому мне пришлось разрезать голенища, а потом кое-как их стянуть. Раны болели столь отчаянно, что я едва не сходил с ума. Но лихорадка спала. В последующие дни я кое-как утолял голод лесными ягодами, выкопанным на полях еще мелким картофелем и даже пытался есть измельченную древесную кору.

   Однажды утром я оказался в по-настоящему дремучем лесу. Путь преграждали поваленные деревья, а подлесок был настолько плотным, что сквозь него едва удавалось пробиться. Внезапно я увидел, что, раздвигая кустарники, ко мне направляются несколько человек. Я громко крикнул: «Германский!» Ко мне медленно приблизились восемь немецких солдат с винтовками и автоматами на изготовку, но, подойдя поближе, они опустили стволы и радостно поздоровались со мной. Мы поведали друг другу о своих скитаниях, среди них один человек оказался санитаром, у которого сохранился перевязочный пакет. Он осмотрел мои раны и сказал, что мне здорово повезло, поскольку в них завелись черви. 

Они, по всей видимости, спасли мне жизнь, поскольку сожрали весь гной. Затем он достал перочинный нож, прокалил его лезвие на огне зажигалки и принялся за работу. С этими повстречавшимися мне боевыми товарищам« я проделал часть пути. Мы все страдали от голода и, проходя мимо казавшихся неопасными деревень, воровали съестное. Порой просили у одиночных прохожих что-нибудь поесть, и нам довольно часто помогали.

   Через некоторое время мы наткнулись на большой лагерь германских солдат. Здесь, в самой чаще леса, собрались почти 400 солдат с 30 телегами под командованием двух офицеров. От удивления я лишился дара речи и даже не поинтересовался, каким образом они здесь очутились. Радость снова оказаться среди своих боевых товарищей была столь велика, что я потерял всякую осторожность. 

Здесь мы провели два дня. В лагере даже выдавался довольно обильный, принимая во внимание обстоятельства, паек. К вечеру второго дня разведывательные дозоры принесли известие о том, что неприятель прознал про наш лагерь и подготовил операцию по его ликвидации. Было решено в 21.00 прорываться сквозь вражеские позиции. Однако неприятель уже в 20.00 открыл по лагерю огонь из противотанковых орудий и минометов. От разрывов снарядов и мин запряженные в телеги лошади без ездовых рванули в разные стороны. 

В это время я вместе с одним штабс-ефрейтором люфтваффе, с которым в эти дни мы сошлись поближе, сидел в телеге, в которой лежал раненый обер-лейтенант. Кое-как схватившись за вожжи, мы понеслись как черти, и каким-то чудом нам удалось прорваться сквозь русские заслоны. К сожалению, наш путь лежал через какое-то село. Разумеется, в нем было полно русских и партизан, которые погнались за нами. Но и на этот раз нам удалось от них оторваться и свернуть в какой-то большой лесной массив. В 4.00 утра мы в первый раз остановились на отдых.

Мне показалось, что вскоре после этого по лесу прошли какие-то штатские, возможно, они хотели определить наше местоположение и наши силы. Нас собралось 16 человек, из них 6 раненых. Мы предложили обер-лейтенанту немедленно уходить отсюда, но он рассудил, что никакой опасности для нас здесь нет и мы можем продолжить отдых, чтобы набраться сил. Около 7.00 утра на нас напали партизаны численностью около 50 человек. Большинство из нас судьба пока еще хранила, как и меня вместе со штабс-ефрейтором. Обер-лейтенанта куда-то увели вместе с телегой, остальных раненых прикололи штыками винтовок у нас на глазах.

   Через день мы наткнулись на группу из 120 человек, к которой тут же примкнули, ею командовали гауптфельдфебель (ротный старшина) 89-го пехотного полка и обер-фельдфебель танковых войск. Мы устроили что-то вроде военного совета, обер-фельдфебель непременно хотел выйти на шоссе, ведущее в Лиду, и двигаться по нему, я возражал против такого плана.

Но всем остальным не хотелось продираться сквозь лес, и поэтому мы двинулись за ним сплоченной группой. Обер-фельдфебель шел во главе передовой группы и задал напряженный темп. Я предупредил его, чтобы он был осторожнее и, по крайней мере, обходил деревни, но он не внял моим предостережениям.

   Когда мы подошли к первой деревне, в ней не было слышно ни одного звука. Но во дворе одной из изб я заметил русский грузовик, а ехавшие в нем солдаты, по всей видимости, спали. Когда мы подошли почти к окраине села, раздался окрик часового: «Стой!» В тот же момент по нас открыли огонь. Мы бросились врассыпную направо и налево, мой верный штабс-ефрейтор держался со мной. За окраиной села мы снова собрались, не было лишь обер-ефрейтора и еще трех человек. Теперь наша группа насчитывала только 14 человек. Мы поспешили сойти с дороги и снова побрели по лесам и болотам.

   13 августа в 3.00 утру мы вышли к Мемелю[109] — примерно в 50 километрах южнее Ковно (Каунаса). Той же ночью без труда перебрались через реку в лодке, которую нашли на берегу. И снова шли пять дней, двигаясь в основном по ночам и избегая дорог. Ближе к концу дня 18 августа мы лежали в густом кустарнике. Внезапно мой верный товарищ, штабс-ефрейтор, поднял голову. «Послушай-ка!» — прошептал он. 

В тишине летнего вечера издалека доносились звуки артиллерийской канонады. Наконец-то мы приблизились к фронту. С забившимися от волнения сердцами мы двинулись в ту сторону.

   Со всеми предосторожностями мы пробирались в темноте по вражеским тылам и приблизились к русской передовой. Небо освещалось мерцающими вспышками орудийных залпов, тишину ночи нарушали громоподобные разрывы снарядов. Тут мне пришлось объяснить моим товарищам, что у нас нет никаких шансов перебраться через линию фронта, держась группой, и что нам придется разбиться на малые группки по два-три человека.

   Вместе со мной пошел только штабс-ефрейтор. Три дня и три ночи мы провели лежа у самой русской передовой. Весь первый день мы скрывались в пшеничном поле. Снаряды германской артиллерии ложились в опасной и неприятной близости от нас. С наступлением ночи мы по-пластунски поползли вперед. Мы слышали разговоры красноармейцев между собой, видели их силуэты и порой были так близко от них, что, как нам казалось, они должны были нас заметить.

   Следующей ночью мы опять сделали попытку перебраться к своим, но снова были вынуждены отойти назад, так как были дважды обстреляны в момент приближения к передовой. И снова мы скрывались в пшеничном поле, от голода жуя уже налившиеся спелостью зерна. На третью ночь мы, наконец, решились пойти на прорыв. Небо заволокли плотные облака, тут и там раздавались пулеметные очереди, вверх взлетали разноцветные ракеты, хлопали винтовочные выстрелы.

Пробираясь вперед, мы поняли, что уже добрались до вражеской передовой. Она представляла собой только одну траншею, довольно слабо населенную. Так как русские постоянно наступали, сильные оборонительные сооружения они не возводили. Парные часовые медленно обходили свои участки, остальные вповалку спали. Едва пара часовых несколько удалилась от нас, мы бесшумно перепрыгнули через траншею и осторожно поползли вперед. Никто даже не пошевелился. Русская передовая уже оказалась за нашими спинами.

Я облегченно поднялся и встал на четвереньки. В то же мгновение вверх взвилась осветительная ракета, которую выпустил какой-то нервный часовой — русский или немецкий. За ракетой грянули пулеметные очереди, и мы вжались в почву нейтральной полосы. Только бы не схватить сейчас пулю!

    При вспышке разрыва я увидел рядом с нами снарядную воронку и стал сползать в нее левой ногой вперед. В ту же секунду меня ослепила яркая вспышка взрыва, по ушам ударила взрывная волна. Я хотел было встать, но вместо этого рухнул на землю. Только тогда я понял, что наступил на немецкую противопехотную мину, которая оторвала мне левую ногу по колено. Мой товарищ тут же оказался рядом и помог мне перетянуть ногу ремнем, остановив кровь. Он что-то сказал мне, но я не понял, так как обе мои барабанные перепонки были разорваны взрывной волной. Правая рука сильно кровоточила, осколок мины сидел глубоко под левым глазом. Удивительно, но боли я совершенно не чувствовал, поэтому, поддерживаемый своим верным товарищем, поковылял вперед.

   Внезапно мой штабс-ефрейтор, опустив меня на землю, куда-то исчез. Оставшись один, я лежал неподвижно и не хотел умирать. Постепенно я начал ощущать все более сильную боль. Затем мой товарищ, который, оказывается, успел добраться до германской передовой, вернулся с нашими санитарами, и они поволокли меня к нашим позициям. Это было ночью 31 августа. Я потерял левую ногу, получил рану в голову и правую руку. Но мы все-таки добрались до своих — спустя 10 недель адских переходов в тылу русских войск. Что сталось с остальными моими боевыми товарищами тех дней, я так и никогда не узнал...»

   То же самое произошло, например, с группой Диркса[110]. Унтер-офицер Дирке был военнослужащим 36-го артиллерийского полка, который входил в состав 383-й пехотной дивизии.

   «Сначала Дирке выбирался в одиночку. Затем ему повстречался унтер-офицер Бриксиус с четырьмя солдатами. Отстав от своей части, они уже в первую же ночь вышли к Березине. Весь день скрывались в болотах. Страдая от голода, они слышали лязг гусениц советских танков и гул машин, двигавшихся по шоссе на запад. У Диркса была карта местности, а у Бриксиуса — компас. С их помощью они смогли определиться на местности и наметить свой маршрут. Лесные ягоды в первые дни их блужданий еще не поспели. Но с каждым днем они становились все спелее и спелее. Вместо календаря немецкие солдаты определяли время по цвету ягод.

   Время от времени им приходилось вступать в перестрелки с русскими патрулями и поисковыми отрядами. Попадались им и другие группы германских солдат, а однажды они повстречали экипаж сбитого «Хейнкеля-111». Какое-то время они двигались вместе, а затем снова расставались. 

Вплавь они преодолели Птичь, тогда как не умевшие плавать перебрались через нее на каком-то бревне. Затем пересекли шоссе, ведущее от Минска на Брест-Литовск. Дорогой им удавалось выпрашивать в крестьянских избах хлеб, а порой то тут, то там им подавали по кружке молока. Труднее было выпросить горстку соли или коробок спичек. Однажды они натолкнулись на большую группу таких же, как и они, солдат, выходящих из окружения, численностью около сорока человек, которой командовал полковник. Однако после встречи снова разошлись, каждая группа предпочитала двигаться своим собственным путем.

    На группу Диркса наткнулся взвод из состава 52-го минометного полка и присоединился к ней. Лейтенант, командовавший взводом, стал подчиненным унтер-офицера Диркса. В этих обстоятельствах командовал не формальный ранг, а опыт. Остановившись в сыром лесу, они проштудировали карту и приняли решение: двигаться в сторону Восточной Пруссии.

   Они перебрались через Неман. За время странствий окруженцы набрались хитрости, сноровки и опыта, став подобными старым трапперам (охотники на пушного зверя в Северной Америке. — Ред.) и лесным бродягам. Солдат Якобс, например, буквально за одну минуту закалывал овцу и бесшумно похищал ее из крестьянского овина, связав ей ноги и неся на своем ремне. Вся группа вместе с ним двигалась после этого дальше. Углубившись в лес, ее разделывали и жарили на костре. Однако все же чаще приходилось обедать украденной свеклой и зернами ржи.

   Недели проходили за неделями. Форменная одежда изорвалась, тела отощали, лица обросли бородами. Однако болотистая местность осталась уже позади. Прошли немецкие солдаты и бассейн Немана в слабо населенной литовской глубинке с дружественно настроенными к ним «аборигенами». Заканчивалась седьмая неделя их странствий.

   Но где же проходила теперь новая линия фронта? Они встречали свежие следы сражений. Однако война все еще шла впереди них, они никак не могли до нее добраться. Им приходилось сталкиваться с врагами. В одной из таких скоротечных схваток пали штабс-ефрейтор Ралль и ефрейтор Хуммель. Один из них тяжело раненным, а другой умирающим, они были оставлены при отходе остальной группы. Но вот, наконец, стал слышен голос фронта: громы орудий и пулеметные очереди.

   Перед немецкими солдатами располагалась позиция русской артиллерии. Группа сделала попытку обойти ее с одного фланга, но была замечена и обстреляна. Буквально каждого зацепили пули, но, по счастью, никто не был ранен в ноги. Им удалось найти убежище в свекольном поле. Нервы у всех были напряжены до предела. Место, где отлеживалась группа, находилось между русским НП и советской передовой. На высотах вокруг них стояли русские батареи. Группа очутилась в кольце вражеских артиллерийских позиций.

   Ночью холод пробирал до костей. Дирке и Бауэр плотно прижались друг к другу и согревали один другого теплом своих тел. Фельдфебель Зайтц стонал от боли, его бил озноб. Бесконечно тянулись часы ожидания. Они не могли подняться из своего укрытия, поскольку вся округа кишела русскими. Оставалось только растирать в руках колосья, добывая зерна, и грызть выдранную из земли свеклу. Пути назад не было.

   Судьба заставляла их сделать последний бросок. Подобравшись к одному из советских часовых, Дирксу удалось повалить его на землю и прикончить. Теперь вперед! Русские орудия открыли заградительный огонь. Это означало, что впереди бегущих больше нет занятых русскими солдатами траншей. Но была еще одна траншея — пустая и заброшенная. За ней простиралась нейтральная полоса, и, наконец, стали слышны немецкие голоса.

   В ночь на 14 августа в 14 километрах восточнее городка Сувалки группа Диркса вышла к германской передовой. Они оставили за спиной 450 километров по прямой, пройдя около 650 километров дорог и бездорожья. На выдвинутом вперед КП полка из состава 170-й пехотной дивизии унтер-офицер Дирке доложил: «Пять германских солдат вернулись в ряды вермахта после 49 дней прорыва из котла под Бобруйском!»

   Дольше всех скитался по вражеским тылам унтер-офицер А. Анцхофер из 246-й пехотной дивизии. Вместе с еще двумя солдатами он после 69 дней скитаний вышел к германскому фронту 2 сентября неподалеку от Шяуляя (Литовская ССР в составе СССР, с 1991 года Литва). Они прошагали около 600-800 километров (точно установить не удалось, по прямой это составило около 400 километров). На этом пути он оставил десять своих боевых товарищей...

   Когда масштабное наступление русских завершилось, его результаты превзошли даже ожидания советского Верховного главнокомандования. В течение одного месяца намного превосходившая германские силы Красная армия продвинулась до района Ковно (Каунаса) и Бреста. 

Спустя месяц русские стояли уже на Висле и подошли к Восточной Пруссии, то есть к границе рейха. Кроме этого, новыми ударами передовых частей им удалось выйти на севере к берегу Балтийского моря и тем самым изолировать всю группу армий «Север», оставшуюся в окружении в Курляндии[111]. Основное ядро группы армий «Центр» осталось за боевыми порядками рвущихся вперед русских войск и было потеряно — а это вся 3-я танковая армия, 4-я армия и большая часть 9-й армии.

   В продолжавшемся менее 14 дней главном сражении были уничтожены:
   - из 9 армейских корпусов — 7 (VI, XII, XXVII, XXXV, XXXIX, XXXXI и LIII),
   - из 34 дивизий — 28 (6, 12, 14, 31, 36, 45, 57, 78-я штурмовая, 95, 110, 134, 197, 206, 246, 256, 260, 267, 296, 299, 383-я корпусная часть D, 707-я охранная (пехотная. — Ред.), 18-я и 25-я танковые дивизии, моторизованная дивизия «Фельдхернхалле», 20-я танковая дивизия, 4-я и 6-я авиаполевые дивизии);
   - многочисленные армейские и корпусные части.
   Спасшиеся от уничтожения части едва ли можно было считать боеспособными.

   Некоторые дивизии были уничтожены буквально до последнего человека, из их состава ни один военнослужащий не вышел. К другим германским частям либо вернулся на родину лишь после многолетнего пребывания в советском плену.

    Так, например, отдел расформирования частей Верховного командования вермахта в Рудольфштадте, Тюрингия, объявил весь личный состав численностью 12 тысяч человек восточнопрусской 206-й пехотной дивизии погибшим или пропавшим без вести. Официальной датой гибели всех военнослужащих этой дивизии от генерала до последнего бойца стало 18 июля 1944 года, местом гибели — Витебск.

   Совокупные потери германской стороны составили около 350 тысяч человек, из которых около 150 тысяч человек были взяты в плен Советами. Дальнейшие потери — расстрелянными во время переходов к сборным пунктам, умершими там от голода и во время перевозки в переполненных вагонах в Россию и там в лагерях для военнопленных от голода и дурного обращения — оцениваются в 75 тысяч человек, то есть общая смертность составила около 275 тысяч германских солдат.

   Советская сторона для периода времени с 23 июня по 27 июля привела следующие цифры: 380 тысяч немецких солдат убито, 158 500 человек взято в плен, среди них 4 генерала, командующие армиями, и 13 командиров дивизий, в общей сложности 22 генерала. 

(Потери советской стороны с 23 июня по 29 августа 1944 года составили: безвозвратные потери 178 507 человек (а также 1533 человека Войска польского), 587 308 санитарные (а также 3540 поляков), 2957 танков, 822 самолета, 2447 орудий и минометов. — Ред.)

   Наряду с этими неслыханными людскими потерями группа армий «Центр» лишилась и практически всего вооружения и воинского снаряжения. Ее полный крах стал крупнейшей катастрофой в истории сухопутных сил Германии, вообще величайшей катастрофой в германской военной истории.

   Победители обращались с побежденными не только жестоко и бесчеловечно, но и всячески их унижали. Но и об этом следует рассказать. 

Через пять дней прозябания в громадном сборном лагере для военнопленных под Жлобином все пленные были погружены в вагоны и привезены в Москву, где их всех, 57 600 человек согнали на Центральный ипподром — для проведения особого действа. 16 июля в Москве состоялся большой салют в честь разгрома германской группы армий «Центр». 

На следующий день было назначено безжалостное завершающее событие этого торжества. Утром этого дня 17 июля все 57 600 германских военнопленных, с группой генералов во главе, под конвоем красноармейцев с винтовками с примкнутыми штыками и конных казаков с автоматами на груди, были проведены по широкому Ленинградскому шоссе и улице Горького громадной маршевой колонной по 29 человек в шеренге в направлении Кремля.

   Посмотреть на это зрелище вышли толпы москвичей, стоявшие плотными рядами вдоль улиц и не скрывавшие своей ненависти. Большинство из них оскорбляли, оплевывали пленных и грозили своим беззащитным жертвам (автор сочиняет — большинство москвичей, как правило, молчали. — Ред.) — и только немногие старые женщины плакали, вспоминая о своих потерянных мужьях и сыновьях. 

Длинная колонна истощенных, скелетообразных и оборванных (имеется кинохроника — ни скелетообразности, ни особого истощения, ни оборванности. — Ред.) германских солдат, но, несмотря ни на что, не потерявших своей выправки, все же не была проведена по Красной площади, но буквально перед ней повернута и разведена по различным вокзалам. Там пленные солдаты были посажены в вагоны и отправлены в лагеря для военнопленных в глубине Советского Союза. Лишь немногие из них увидели Родину после долгих лет заключения. (Уже говорилось ранее, что четыре из каждых пяти пленных немцев вернулись к своим семьям. — Ред.)
 

Из сводок вермахта:

   23 июня
   «...На центральном участке фронта большевики начали ожидавшееся наступление. Все атаки врага, наносившиеся на широком фронте при поддержке танков и штурмовой авиации, в ожесточенных сражениях отбиты, отдельные прорывы его сил устранены немедленными контрударами. По обе стороны от Витебска продолжаются ожесточенные бои...»
   24 июня
   «...Осуществляемое Советами крупномасштабное наступление на центральном участке фронта набирает силу и распространяется на новые участки. Крупным силам пехоты и танков удалось прорвать наши передовые позиции по обе стороны от Витебска. Оборонительные бои продолжаются со все возрастающим ожесточением...»
   25 июня
   «...На востоке наши дивизии на всем центральном участке фронта ведут тяжелые оборонительные сражения с наступающими крупными силами пехоты, танков и авиации противника. Врагу удалось расширить осуществленные прорывы, особенно в районе Витебска...»
   26 июня
   «...На центральном участке Восточного фронта оборонительное сражение продолжается с неослабевающим напряжением. Наши войска оказывают упорное сопротивление превосходящим силам противника в районе Бобруйска...»
   27 июня
   «...На центральном участка Восточного фронта наши доблестные дивизии в районах Бобруйска, Могилева и Орши ведут ожесточенные сражения с превосходящими силами наступающих советских войск. Западнее и восточнее Витебска они с боями отошли на новые позиции...»
   28 июня
   «...На центральном участке Восточного фронта продолжаются ожесточенные бои в районе Бобруйска и Могилева. После оставления городов Орша и Витебск тяжелые оборонительные сражения сместились в район восточнее среднего и верхнего течения Березины...»
   29 июня
   «...На центральном участке Восточного фронта в ходе ожесточенного оборонительного сражения советские войска заняли часть наших позиций. Гарнизоны Бобруйска и Могилева продолжают оказывать упорное сопротивление превосходящим силам атакующего противника. Восточнее среднего и верхнего течения Березины, а также южнее Полоцка продолжаются тяжелые сражения с ударными советскими войсками...»
   30 июня
   «...B центре Восточного фронта продолжаются тяжелые бои. Между Слуцком и Бобруйском передовые силы врага были остановлены перед нашими позициями. В районе Борисова и юго-западнее Полоцка происходят ожесточенные сражения с наступающими силами врага. Наша боевая авиация принимает участие в наземных сражениях и штурмует пехотные колонны и коммуникации противника...»
   1 июля
   «...На центральном участке Восточного фронта наши войска ведут тяжелые оборонительные сражения. На улицах города Слуцк происходят уличные бои. Советские войска при поддержке танков атакуют наши части в районе Осиповичей и Борисова. В верхнем течении Березины и юго-западнее Полоцка в ожесточенных боях отражены все вражеские атаки...»
   2 июля
   «...B центре Восточного фронта наши доблестные дивизии продолжают оказывать упорное сопротивление превосходящим силам наступающих советских войск. В районе Слуцка большевики смогли продвинуться вперед лишь в результате тяжелых боев. Город был оставлен. Под Осиповичами наши войска сохранили свои позиции, отразив все вражеские атаки. Боевые группы из района под Бобруйском пробились к нашим главным силам. В среднем течении Березины идут непрекращающиеся тяжелые бои с наступающим противником. В районе западнее Полоцка вражеское наступление остановлено...»
   3 июля
   «...На центральном участке Восточного фронта в ходе ожесточенного сражения был отбит сильный удар большевиков западнее Слуцка. В тяжелых боях с наступающим противником в районе Осиповичей и среднего течения Березины наши дивизии отошли к Минску. Разгорается упорное сражение за город Полоцк...»
   4 июля
   «...B центре Восточного фронта борьба продолжается с еще большим ожесточением. Западнее Слуцка вражеские атаки перемежаются нашими контратаками... Большевистские танковые силы ворвались в Минск и развивают удар в западном направлении. Юго-восточнее города наши соединения оказывают ожесточенное сопротивление наступающим со всех сторон Советам и пробиваются на запад. В районе Молодечно наступление передовых сил врага остановлено нашим контрударом...»
   5 июля
   «...На центральном участке наши войска продолжают сражаться в кольце сил противника на водоразделе между болотистыми пространствами в районе Барановичи и Молодечно... Южнее Минска наши части продолжают оборонительные сражения...»
   6 июля
   «...На центральном участке фронта между Барановыми и Молодечно продолжаются ожесточенные сражения...»
 

Части группы армий «Центр» (с севера на юг)

   Командование группы армий (генерал-фельдмаршал Буш)
   Резерв группы армий:
   14-я пехотная дивизия (с октября 1940 по лето 1943 года моторизованная) (генерал-лейтенант Флёрке — пленен)
   3-я танковая армия (генерал-полковник Рейнхард)
   IX армейский корпус (генерал артиллерии Вютман) 252-я пехотная дивизия (генерал-лейтенант Мельцер) Корпусная группа «D» (генерал-лейтенант Памберг)
   LIII армейский корпус (генерал пехоты Голльвитцер — пленен)
   246-я пехотная дивизия (генерал-майор Мюллер-Бюлов — пленен)
   4-я авиаполевая дивизия (генерал-лейтенант Писториус — пал в бою)
   6-я авиаполевая дивизия (генерал-лейтенант Пешель — пал в бою)
   206-я пехотная дивизия (генерал-лейтенант Хитер — пленен)
   VI армейский корпус (генерал артиллерии доктор Пфайффер — пал в бою)
   197-я пехотная дивизия (генерал-майор Хане — пропал без вести)
   299-я пехотная дивизия (генерал-майор Юнк — пропал без вести)
   256-я пехотная дивизия (генерал-лейтенант Вюстенхаген — пал в бою)
   Армейский резерв:
   95-я пехотная дивизия (генерал-майор Михаэлис — пленен) 201-я охранная дивизия (генерал-лейтенант Якоби)
   4-я армия (генерал пехоты фон Типпельскирх)
   XXVII армейский корпус (генерал пехоты Фёлькерс — пленен) 78-я штурмовая дивизия (генерал-лейтенант Траут — пропал без вести)
   25-я моторизованная дивизия (генерал-лейтенант Шюрманн) 260-я пехотная дивизия (генерал-майор Кламмт — пал в бою)
   XXXIX танковый корпус (генерал артиллерии Мартинек — пал в бою)
   110-я пехотная дивизия (генерал-лейтенант фон Куровски — пленен)
   337-я пехотная дивизия (генерал-лейтенант Шюнеманн — пал в бою)
   12-я пехотная дивизия (моторизованная) (генерал-лейтенант Бамлер — пленен)
   31-я пехотная дивизия (генерал-лейтенант Охснер — пленен)
   Армейский резерв:
   Моторизованная дивизия «Фельдхернхалле» (генерал-майор фон Штайнкеллер — пленен)
   286-я охранная дивизия (генерал-майор Ошманн)
   XII армейский корпус (генерал-лейтенант Винценц Мюллер — пленен)
   18-я моторизованная дивизия (генерал-лейтенант Цутаверн — пал в бою)
   267-я пехотная дивизия (генерал-лейтенант Дрешер — пал в бою)
   57-я пехотная дивизия (генерал-майор Тровитц — пленен)
   9-я армия (генерал пехоты Йордан, позднее генерал танковых войск фон Форман)
   XXXV армейский корпус (генерал-лейтенант барон фон Лютцов — пропал без вести)
   134-я пехотная дивизия (генерал-лейтенант Филипп — покончил с собой)
   296-я пехотная дивизия (генерал-лейтенант Кульмер) 6-я пехотная дивизия (генерал-лейтенант Гейне — пленен) 383-я пехотная дивизия (генерал-майор Гир — пленен) 45-я пехотная дивизия (генерал-майор Энгель — пленен)
   XXXXI танковый корпус (генерал-лейтенант Хоффмайстер — пленен)
   36-я пехотная дивизия (генерал-майор Конради — пленен) 35-я пехотная дивизия (генерал-лейтенант Рихерт) 129-я пехотная дивизия (генерал-лейтенант фон Лариш)
   LV армейский корпус (генерал пехоты Херлейн)
   292-я пехотная дивизия (генерал-лейтенант Йон)
   102-я пехотная дивизия (генерал-лейтенант фон Беркен)
   Армейский резерв:
   20-я танковая дивизия (генерал танковых войск фон Кессель)
   707-я охранная (пехотная. — Ред.) дивизия (генерал-майор Гиттнер)
   Командующий гарнизоном Бобруйска (генерал-майор Хаман — повешен Советами[112]
   2-я армия (генерал-полковник Вайсс) в составе XXIII, XX и VIII армейских корпусов[113]