«Если в течение многих лет и десятилетий проповедовать, что
славянская раса — это низшая раса, что евреи — вообще не люди, то дело
должно дойти до такого взрыва», — Эрих фон дем Бах-Целевски на допросе
7 января 1946 года перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге
[1].
Бах-Целевски после 22 июня 1941 года был одним из высших
руководителей СС и полиции на Востоке (участок Россия — Центр) в чине
обергруппенфюрера СС и генерала полиции, с 1943 г. являлся
«начальником соединений по борьбе с бандами» на всем Восточном фронте,
одним из пресловутых фашистских организаторов массовых убийств [2].
Ретроспективный взгляд эсэсовца фон дем Бах-Целевского для
обсуждаемой здесь проблематики примечателен в трех отношениях.
Во-первых, в нем устанавливается, причем без всяких оговорок, тесная
связь между антисемитизмом и антиславизмом, как если бы это было для
национал-социализма само собой разумеющимся положением дел.
Во-вторых,
оба этих расистских «образа врага» выступают как конечный продукт
«проповедей» многих лет и десятилетий, т. е. идеологического индок-
тринирования, которое могло осуществляться как путем внутренних
установок, так и через пропаганду национал-социалистического
государства.
Наконец, в-третьих, утверждается, что уничтожение евреев
и славян следует понимать как «взрыв». Он якобы прямо-таки естественно
проистекал из собственной динамики многолетней пропаганды «образа
врага».
Вряд ли можно оспаривать, что такая причинноследственная связь имела место в действительности. В этом смысле мы имеем вполне убедительное объяснение связи между национал-социалистской пропагандой и практикой войны на уничтожение против евреев и славян. Остается, однако, открытым вопрос: если действительно, как утверждается, существовала тесная связь между антисемитизмом и антиславизмом в национал-социалистской идеологии, то была ли она также предметом открытой пропаганды? Или же расово-идеологические цели нацистского режима скорее замалчивались и затушевывались? Особенно трудно ответить на вопрос, в какой мере насилие по отношению к евреям и славянам следовало лозунгам пропаганды. Была ли мотивация преступников обусловлена нацистской пропагандой или были другие факторы, например, военная дисциплина, общий верноподданнический склад мышления, вера в фюрера, приспособленчество к обстановке в армии?
Это те же вопросы, которые американский историк Кристофер Р. Браунинг весьма конкретно и детально рассматривал на одном примере [3]: убивали ли те немецкие «защитники порядка» среднего возраста, которые входили в состав 101-го резервного полицейского батальона в Польше потому, что в течение долгого времени подвергались обработке расово-идеологической пропагандой? Или эти массовые убийцы действовали отнюдь не в первую очередь как особо убежденные преступники по идеологическим мотивам, а как «вполне нормальные солдаты», которые просто исполняли то, что им было приказано, и потому, что их товарищи делали то же самое?
Как доказали исторические исследования в общепринятом подходе, Гитлер в первую очередь преследовал две главные цели: завоевание «жизненного пространства» на Востоке и уничтожение европейского еврейства [4]. То, что уже на ранней стадии стало концепцией его мировоззрения, он, став диктатором, как мы ясно видим в ретроспективе, последовательно осуществлял в рамках своей долгосрочной стратегии [5].
С учетом определенной привязки к уничтожению евреев расистское мировоззрение Гитлера зачастую сводилось к радикальному антисемитизму. Не подлежит сомнению, что в течение всей его политической жизни антисемитизм находился в центре его деструктивной энергии [6]. Но расизм Гитлера отнюдь не исчерпывался антисемитизмом. Его мировоззрение включало гораздо более широкое учение о биологическом неравенстве человеческих рас [7]. Ядром этого учения являлось представление, что все народы мира можно распределить и оценить по расистским критериям [8]. Для Гитлера существовала иерархия расовых качеств. Арийскую расу, к которой принадлежал и немецкий народ, он рассматривал как высшую, а еврейскую — как низшую. «Евреи хоть и являются расой, но не людьми», — провозгласил Гитлер еще в 1923 г. в публичном выступлении [9], причем вовсе не под влиянием порыва, а «со смертельной и священной серьезностью». (Й. Фест).
В соответствии с расистским мировоззрением Гитлера, славянам также было присуще негативное качество. В книге «Майн кампф» мы встречаем примитивные расистские взгляды на славян, к которым отнесены не только русские, но и многие другие восточноевропейские народы. Гитлер изложил в ней свои взгляды на неспособность русского народа к самостоятельной государственности и к политике вообще и объяснил этот недостаток расовыми свойствами. Напротив, образ немцев как качественно высшего арийского расового ядра представлял для Гитлера «историческое» оправдание его программы насильственного захвата земель на Востоке.
Гитлер придерживался представления, что в ходе большевистской революции 1917 года евреи смогли установить в России свою систему господства. Через призму своей расистской теории он видел среди деятелей коммунистической партии Советского Союза одних лишь евреев. По этой причине он и сконструировал комбинированный «образ врага» в лице «еврейского большевизма».
В ходе войны за «жизненное пространство» против Советского Союза Гитлер хотел не только свергнуть господство «еврейских большевиков» и лишить власти ее носителей, но и физически их уничтожить. По окончании завоевания страны на Востоке численность славян должна была быть сокращена, а выжившие должны были стать рабами «германских господ». Чтобы они не роптали под этим новым господством, их культурный уровень должен был впредь удерживаться на низком уровне.
Мартин Борман, шеф центрального руководящего органа НСДАП — партийной канцелярии и постоянный истолкователь воли фюрера [10], спустя год после начала войны против Советского Союза так уточнил антиславянскую политику нацистского режима: «Славяне должны работать на нас. Когда они нам больше не понадобятся, они могут умирать. Обязательная вакцинация и германское здравоохранение поэтому излишни. Высокая рождаемость славян нежелательна. Они могут использовать презервативы или аборт, и чем больше, тем лучше. Образование опасно. Достаточно, если они смогут считать до ста. Образование допустимо лишь в той мере, в какой оно обеспечит нам полезных исполнителей. Религию мы оставим им как отвлекающее средство. Они будут получать лишь необходимое для поддержания жизни питание. Мы — господа, и они уступят нам дорогу» [И].
Что в этих рассуждениях было оригинальным, а что нет? Взгляд на славян, отягощенный расистскими категориями, мы находим еще до Первой мировой войны у тех немецких националистов, которые создавали идеологическую подготовку германского «натиска на Восток» [12]. И это представление о России также было связано с агрессивными завоевательскими планами. Старую традицию имел также антисемитизм. Но ни у кого до Гитлера не возникла идея связать антиславизм с антисемитизмом [13]. То, что, несомненно, было вновь сформулировано Гитлером, была привязка друг к другу этих до тех пор раздельно существовавших представлений. Гитлер связывал свое расистское принижение славян с беспрецедентным по радикальности антисемитизмом [14].
Гитлер и после своего назначения рейхсканцлером в 1933 году последовательно придерживался своей радикальной расистской программы, сформулированной в 20-е годы. Кто прочитает его речи 30-х годов, может констатировать, что его антисемитизм был вовсе не тщательно скрываемым секретом, а постоянным предметом его публичных выступлений. «Фюрер и рейхсканцлер» вновь и вновь развязывал враждебность атаки против евреев. Среди прочего, он обычно называл их «паразитами», «кровопийцами» и «вампирами» [15].
Наиболее открыто, чем когда бы то ни было ранее, Гитлер высказался в своем выступлении в рейхстаге 30 января 1939 года: «Сегодня я хочу вновь выступить в роли пророка: если международному финансовому еврейству в Европе и за ее пределами удастся еще раз ввергнуть народы в мировую войну, то ее результатом станет не большевизация мира и, таким образом, победа еврейства, а уничтожение еврейской расы в Европе!» [16].
Утверждение, что евреи хотят развязать новую мировую войну, было вариантом неоднократно используемого нацистской пропагандой трюка с перекладыванием вины на других [17]. Кроме того, Гитлер перед германской и международной общественностью открыто угрожал здесь геноцидом [18]. Печатный орган НСДАП «Фелькишер беобахтер» поместил сообщение о выступлении под соответствующим заголовком: «Пророческое предупреждение еврейству».
В 1941 году, в ходе войны против Советского Союза, эта угроза была выполнена. За расово-идеологической теорией последовала смертоносная практика. Систематическое массовое истребление охватило как российских евреев, так и польских, венгерских, греческих, румынских, литовских, немецких, французских, бельгийских, югославских и других [19]. Война в России, однако, сыграла столь знаменательную роль во всей программе «окончательного решения» еврейского вопроса потому, что в территориальном и политическом отношении она создала существенные предпосылки для проведения геноцида против большей части европейских евреев [20].
До сегодняшнего дня остается невыясненным, существовал ли
письменный приказ Гитлера командованию СС приступить к истреблению
евреев сразу же после 22 июня 1941 года [21]. Известен, однако, тот
факт, что до начала войны с СССР вермахт и СС заключили соглашение о
«сотрудничестве между зондеркомандами и военными штабами в армейском
тылу» [22].
Командиры эсэсовских групп и команд особого назначения
получили от Гейдриха устные инструкции о своих задачах. И
непосредственно после первых военных успехов вермахта была пущена в
ход программа истребления [23]. По мере возможности она проводилась
втайне. По крайней мере, она не являлась предметом нацистской
пропаганды.
Правда, абсолютного замалчивания геноцида отнюдь не было. Сам Гитлер в течение Второй мировой войны неоднократно возвращался к своему «пророчеству» от 30 января 1939 года, отчасти в форме нового провозглашения своего радикального антисемитизма, а отчасти и с конкретным упоминанием плана истребления. Вероятно, наиболее открыто Гитлер высказался в своей прокламации по случаю празднования годовщины основания партии 24 февраля 1943 года, в которой он наметил перед общественностью перспективу того, что борьба между международным еврейством и европейскими расами «завершится не уничтожением арийского человечества, а истреблением еврейства в Европе» [24].
Еще более открыто он высказывался в застольных разговорах, на совещаниях в кругу доверенных лиц, а также в беседах с зарубежными государственными деятелями и дипломатами [25].
Даже программа завоевания «жизненного пространства» в ряде случаев открыто провозглашалась представителями нацистского режима. Министр пропаганды Геббельс, например, в 1942 году объявил в журнале «Дас рейх», что нельзя «вечно бороться за идеалы», когда-то нужно, наконец, «получить награду». Война ведется «за зерно и хлеб, за стол, накрытый для завтрака, обеда и ужина., война за сырье, за резину, железо и руды… На необозримых полях Востока колышутся желтые колосья, которых достаточно и сверхдостаточно, чтобы прокормить наш народ и всю Европу… Это и есть цель нашей войны» [26].
Несмотря на отдельные открытые высказывания подобного рода, нельзя сказать, что перед германской пропагандой стояла задача постоянно оправдывать перед собственной и международной общественностью легитимность империалистических целей нацистского режима в войне. Напротив, она должна была всемерно приукрашивать, затушевывать подлинные цели. 16 июля 1941 года, т. е. спустя примерно четыре недели после нападения на Советский Союз, Гитлер в присутствии круга доверенных лиц (присутствовали Розенберг, Ламмерс, Кейтель, Борман и Геринг) дал директивы относительно этой маскирующей пропаганды.
Существенно важно, указал он, в отношении политико-территориальных вопросов, «чтобы мы не раскрывали перед всем миром наши цели; этого и не требуется, так как главное состоит в том, чтобы мы сами знали, чего мы хотим. Ни в коем случае наш собственный путь не должен быть осложнен излишними заявлениями. Подобные заявления излишни, так как в пределах нашей власти мы можем делать все, а за ее пределами мы все равно не можем ничего. Таким образом, мотивировка наших поступков перед всем миром должна определяться тактическими соображениями» [27].
Конкретизируя сказанное, Гитлер далее отметил, что пропаганда, таким образом, будет «вновь подчеркивать, что мы были вынуждены оккупировать территорию, чтобы обеспечить порядок и безопасность», и все это — «в интересах местного населения». Затем Гитлер высказался открыто: «Итак, в принципе речь идет о том, чтобы правильно разрезать гигантский пирог, чтобы, во-первых, овладеть им, во-вторых, управлять и, в-третьих, эксплуатировать» [28]. В этой связи говорилось также и о том, чтобы «расстрелять», «выселить», «истребить всех, кто будет сопротивляться».
На этом закрытом совещании доминировал язык политики неприкрытого насилия и уничтожения. Не было и речи о «крестовом походе против большевизма», о «превентивной войне», об «угрозе с Запада», «о еврейском большевизме», короче, не упоминалось никаких обычных пропагандистских лозунгов [29].
Эта стратегия затушевывания сохранялась и в последующем. Так, спустя несколько недель после катастрофического поражения немецкой 6-й армии в Сталинградском котле Геббельс дал указание унифицированной прессе «оспаривать все эгоистические цели на Востоке и говорить о священном крестовом походе двадцатого столетия против большевизма» [30].
Наряду с международной общественностью нацистская пропаганда была адресована еще совершенно другому кругу, а именно солдатам вермахта, эсэсовцам и сотрудникам оккупационной администрации. Перед этими военнослужащими стояли практические, хотя и различные задачи выполнения того, о чем столь открыто высказался Гитлер на совещании 16 июля 1941 года — расстреливать, завоевывать, истреблять, выселять, овладевать, управлять и эксплуатировать. С помощью пропагандистских методов приукрашивания и затушевывания вряд ли можно было побудить к действию исполнителей воли фюрера. Тогда возникает вопрос: какую тактику применяла нацистская пропаганда, чтобы психологически подготовить военнослужащих и сделать их способными к выполнению расовоидеологической программы завоевания и уничтожения?
И кто был
носителем этой пропаганды?
Здесь, во-первых, следует напомнить о том, что Гитлер и Геббельс
сами отвечали за «главную пропаганду». В отношении Восточного театра
военных действий Геббельса поддерживал аппарат его министерства [31].
В меньшей степени к «главной пропаганде» подключался также
рейхсминистр по делам оккупированных восточных территорий Альфред
Розенберг [32].
Эта верхушка режима выдвигала лозунги, на которые
ориентировался широко разветвленный пропагандистский аппарат
государства, партии и вермахта. В целом система нацистского господства
была организована так, что ответственные политические деятели
одновременно сами выступали в роли виднейших пропагандистов режима.
В своих публичных пропагандистских выступлениях Гитлер и Геббельс имели обыкновение изображать Советский Союз в духе многогранного «образа врага» [33]. Антибольшевистская фразеология играла в их выступлениях такую же роль, как и антисемитская, а временами и антиславянская. В зависимости от тактических требований отдельные элементы этого образа могли быть сняты или усилены. Наиболее известным примером может служить временное прекращение антибольшевистской пропаганды в течение полутора лет после заключения пакта между Гитлером и Сталиным и ее немедленное возобновление в день агрессии 22 июня 1941 года.
Типичной чертой этого сложного «образа врага» в лице Советского
Союза была его нечеткость. Было бы совершенно неправильно пытаться
задним числом увидеть в этой намеренной нечеткости рациональную
систему или ясные контуры, которых в действительности совершенно не
существовало. «Образы врага», распространявшиеся пропагандой в период
войны с Россией, должны были оказывать воздействие не интеллектуальной
четкостью, а тупой агрессивностью.
Туманным «образам врага»
соответствовало потенциально неограниченное насилие. Никто более
открыто не осветил такое положение дел, чем сам Гитлер. На совещании 6
июля 1941 года он заявил, что войну на истребление лучше всего вести
таким образом, «чтобы застрелить любого, кто только косо посмотрит»
[34].
Таким образом, основные стереотипы «главной пропаганды» создавали рамки для пропаганды СС и вермахта, которые ниже будут рассмотрены подробнее.
Самая ярко выраженная антисемитская и антиславянская пропаганда
практиковалась в СС, а именно в форме долголетнего идеологического
индоктринирования. В рамках так называемого «мировоззренческого
обучения» эсэсовцев еще до войны учили, что большевизм — это
«смертельный враг» Европы, что «нордическо-индогерманские народы»
должны защищаться против «идеи мирового господства евреев» и против
«азиатского деспотизма Чингисхана», которые «кровно объединены» в
личности основателя большевизма — Ленина [35].
Об «истинной цели»
большевизма, «скрываемой от народов», в учебном материале для
эсэсовцев рассказывалась следующая история: эта цель заключается в
«установлении мирового господства евреев после истребления всех
народов, государств и культур в хаосе мировой революции» [36].
Дальнейшие учебные догмы гласили: «Старому обману насчет «равенства» всех людей мы противопоставляем тезис о крови и расе»; или: «Большевизм ведет к смешению рас — мы же боремся за сохранение чистоты крови» [37]. Из этого видно, что эсэсовская пропаганда ставила перед собой задачу не теоретически обоснованного изучения потенциального врага, а создания в грубых очертаниях псев- добиологического взгляда на мир и стимулирования боеготовности. В долгосрочном плане эта пропаганда выполняла функцию подготовки убийц по расово-идеологической программе истребления и, в случае необходимости, устранения чувства вины.
В 1942 году Главное управление СС изготовило получившую известность иллюстрированную брошюру под названием «Недочеловек», которая может служить классическим документом смертоносного антисемитизма и антиславизма [38]. В этой инструкции по геноциду «недочеловек» вполне намеренно нигде точно не определен. Он выступает как само зло как таковое, которое должно быть уничтожено.
«Недочеловеком» может быть еврей, славянин, цыган или кто угодно.
Портретные фотографии восточноевропейцев, призванные внушить чувство
отчуждения и жестокости, были снабжены подписью: «И вот они снова
здесь — гунны, карикатуры на человеческие лица, воплотившиеся в
действительность кошмары, пощечина всему доброму…»; «…в союзе с
чудовищами диких лесов и отбросами всего мира, это подходящий
инструмент в руках вечного жида, мастера организации массовых убийств.
Лишь для глупцов маскируются они в одежды простых граждан».
Лицам
славян, искаженным с помощью фотографической техники, эсэсовские
пропагандисты противопоставили сияющие образы закаленных
представителей германской расы.
Брошюра завершается фотографией
мертвого ребенка и следующим текстом: «Недочеловек поднялся, чтобы
завоевать весь мир. Горе вам, люди, если вы не сплотитесь воедино.
Защищайся, Европа!» [39].
Этот памфлет эсэсовской пропаганды не носил характера закрытого
учебного материала, а месяцами висел на всех газетных стендах на
территориях, находившихся под германским господством. Среди прочего,
пропагандистское клише «недочеловека» распространялось с помощью этой
брошюры также и в частях вермахта.
Антисемитские взгляды в вермахте были, по-видимому, распространены столь же широко, как и в германском населении в целом. Они проистекали не только из нацистской пропаганды, но и из более старых традиций.
Характерное освещение такого положения дел дает частное письмо
генерал-полковника барона Вернера фон Фрича от 11 декабря 1938 года.
Фрич, по своим взглядам германский националист, был с 1935 года по
февраль 1938 года главнокомандующим сухопутных сил. В письме своей
знакомой он написал: «Вскоре после войны я пришел к выводу, что, если
Германия хочет снова стать могущественной страной, она должна победить
в трех сражениях.
Первое: битва с рабочими, которую победоносно
выиграл Гитлер.
Второе: с католической церковью, точнее с
ультраклерикализмом.
Третье: с евреями.
Эти сражения пока в разгаре. И
борьба против евреев самая трудная. Надеюсь, что все отчетливо
представляют себе тяжесть этой борьбы» [40].
Как граждане нацистского государства, военнослужащие вермахта испытывали на себе ежедневную пропагандистскую проработку. С началом войны в России «главная пропаганда» против евреев приобрела крайне агрессивные черты. Речь теперь шла о «всемирном враге-еврее», который должен быть «уничтожен». Гитлер повторял свое утверждение, что евреи были зачинщиками войны против рейха [41].
Одновременно пропаганда приступила к тому, чтобы в расистском духе обосновать и тем самым усилить и без того существовавшее в Германии чувство превосходства по отношению к славянским народам на Востоке.
Все же между подобными неясными, расистски окрашенными «образами врага» и предубеждениями и прямым насилием в форме той расово- идеологической войны на уничтожение, которая началась 22 июня 1941 года, не было прямой связи. Желал ли и вермахт этой войны? Трубила ли и пропаганда вермахта в те же трубы?
Здесь нужно отметить следующее: высшие органы военного командования, т. е. Верховное командование вермахта (ОКВ) и Главное командование сухопутных сил (ОКХ), еще накануне войны в России издали целый ряд основополагающих приказов, сориентированных на расовоидеологическую войну на уничтожение. Для характеристики этого комплекса воинских распоряжений по ведению войны на Востоке в историографии утвердилось понятие «преступных приказов» [42].
Нет необходимости вновь заниматься здесь этим вопросом. Речь идет конкретно о том, чтобы изучить, какую составную часть этих приказов занимали расово-идеологические категории в открытой или подспудной форме.
Командующий 4-й танковой группой, предназначенной для военных действий на Востоке, генерал-полковник Эрих Гепнер еще в начале мая 1941 года проинструктировал своих офицеров по намеченному «ведению войны». Его инструктаж представлял собой типичный пример мышления в духе «образов врага», в котором антиславянские, антирусские, антибольшевистские и антисемитские элементы пропаганды слились в одну взрывоопасную смесь. Предстоящую вскоре военную программу уничтожения Гепнер обосновал перед своими офицерами следующим образом: «Война против России является важным этапом в борьбе за существование немецкого народа. Это древняя борьба германцев против славянства, защита европейской культуры от московитско-азиатского нашествия, оборона от еврейского большевизма. Целью этой борьбы, которая будет вестись с неслыханным упорством, должен быть разгром сегодняшней России. Подготовка и проведение любых боевых действий должны быть продиктованы железной волей к безжалостному, полному уничтожению противника. В особенности никакой пощады не должно быть носителям сегодняшней русско-большевистской системы» [43].
Перед началом агрессии ОКВ выпустило «Директиву о действиях войск
в России», обязательную для выполнения всеми тремя миллионами солдат
германской армии на Востоке. Первые же фразы этого приказа вновь дают
определение противника в духе расистской идеологии, одновременно
оставляя его неконкретным, чтобы не сужать программу уничтожения
однозначными определениями:
«1. Большевизм — смертельный враг
национал-социалистического германского народа. Германия ведет борьбу
против этого разлагающего мировоззрения и его носителей.
2. Эта борьба
требует решительных и энергетичных действий против большевистских
подстрекателей, партизан, саботажников, евреев и полного подавления
любого активного или пассивного сопротивления».
Солдаты Красной Армии
также были изображены в расистском духе: «По отношению к
военнослужащим Красной Армии, включая военнопленных, должны быть
проявлены крайняя сдержанность и сугубая осторожность, так как можно
ожидать коварных приемов борьбы. В особенности азиатские солдаты
Красной Армии скрытны, непредсказуемы, коварны и бездушны» [44].
Из той же директивы солдаты получали информацию, что Советский Союз представляет собой государственное образование, «объединяющее большое число славянских, кавказских и азиатских народов, удерживаемых вместе большевистскими властителями путем насилия». Большинство русского населения отрицательно относится к большевистской системе и, по утверждению ОКВ, будет испытывать «радость и благодарность» по отношению к германским освободителям.
Унизительные расистские оценки содержались также в правилах обращения с пленными красноармейцами: «Следует ожидать коварного поведения в особенности от военнопленных азиатского происхождения. Поэтому действовать решительно и энергично при малейших попытках непослушания, особенно со стороны большевистских подстрекателей. Безусловное подавление любого активного и пассивного сопротивления» [45].
Командующий 6-й армией генерал-фельдмаршал Вальтер фон Рейхенау в
октябре 1941 года счел необходимым, вследствие «многих неясных
представлений» о поведении войск по отношению к большевистской
системе, вновь издать приказ по армии для уточнения границ
дозволенного и желательного насилия.
В этом документе, который был
распространен вплоть до ротного уровня и, таким образом, охватил всех
солдат армии, доминировала расово-идеологическая аргументация,
полностью нацеленная на уничтожение: «Важнейшей целью войны против
еврейско-большевистской системы является полное разрушение механизма
власти и ликвидация азиатского влияния на европейскую культуру. Отсюда
вытекают задачи и для войск, выходящие за обычные рамки чисто
солдатской службы. Солдат на Востоке — это не просто боец по правилам
воинского искусства, но и носитель несгибаемой народной идеи и
мститель за все зверства по отношению к германскому и родственным ему
народам».
Далее приказ останавливался на массовых казнях, предпринятых
зондеркомандами СС: «Поэтому солдат должен проявлять полное понимание
необходимости суровой, но справедливой кары в отношении недочеловека-
еврея».
Рейхенау заканчивал свой приказ, составленный в намеренно
неясных выражениях, призывом к продолжению войны на уничтожение:
задача немецкого солдата заключается в «безжалостном истреблении
чужеродного коварства и жестокости и, тем самым, в обеспечении
безопасности германского вермахта в России» [46].
Генерал-полковник Эрих фон Манштейн, который и после войны
пользовался известностью как видный стратег, а в 1941 году занимал
должность командующего 11-й армией на южном участке Восточного фронта,
также подвизался как командир, распространявший среди своих солдат
агрессивную антисемитскую идеологию национал-социализма.
В своем
приказе по армии от 20 ноября 1941 года, который был доведен до полков
и батальонов, он описал фактическое положение на фронте в виде
следующей антисемитской сказки с привидениями: «Еврейство выступает в
роли посредника между врагом в тылу и еще сражающимися остатками
Красной Армии и красным командованием. Сильнее, чем в Европе, оно
удерживает здесь все ключевые посты в политическом руководстве и
администрации, торговле и ремеслах и является источником всех
беспорядков и возможных восстаний. Еврейско-большевистская система
должна быть ликвидирована раз и навсегда. Никогда вновь она не должна
возникнуть в нашем европейском пространстве».
В этой борьбе немецкий
солдат выступает как «носитель национальной идеи и как мститель за все
жестокости, проявленные по отношению к нему и всему немецкому народу».
Далее Манштейн косвенно затронул тему расправ, учиненных эсэсовскими
зондеркомандами: «Солдат должен проявить понимание суровой кары над
еврейством, духовным носителем большевистского террора. Она также
необходима, чтобы в зародыше подавить все восстания, к которым
подстрекают евреи» [47].
Как видно из приведенных текстов, в этих приказах использовался язык нацистской пропаганды. Мы встречаем в них антибольшевистские, антисемитские и антиславян-ские клише. Также и в военных приказах отдельные «образы врага» давались не конкретно, а преднамеренно расплывчато.
Благодаря своему языку военные приказы сами стали носителями нацистской пропаганды. Для солдат на Восточном фронте, к которым в этом случае обращались адресно, распоряжения военачальников могли иметь больший вес, чем «главная пропаганда».
Намерение было очевидным: солдаты, поскольку они были поставлены в известность, должны были с терпимостью воспринимать систематические расправы эсэсовцев. Им старались привить исключительное упорство в бою, а также предотвратить и подавить угрызения совести и чувства стыда, которые могли возникнуть в ходе расово-идеологической войны на уничтожение.
Систематическое истребление евреев началось непосредственно после начала войны против Советского Союза. Но жертвами германской политики уничтожения стало также неслыханно большое число советских военнопленных, которые не были ни евреями, ни большевистскими партработниками. Плохое обращение с ними было предопределено тем, что они рассматривались немцами, ставшими представителями арийской расы господ, как люди низшей славянской расы. В судьбе пленных красноармейцев, которых к концу 1941 года насчитывалось уже около четырех миллионов, особенно отчетливо прослеживается тесная связь антисемитских и антиславянских установок в вермахте.
Антигуманные приказы об обращении с пленными красноармейцами [48] отчасти способствовали тому, что дело дошло до крайне бесчеловечного отношения к советским военнопленным, которое, согласно результатам исследований Кристиана Штрайта, стоило жизни около 3,3 млн красноармейцев [49]. При этом речь шла не об акции систематического истребления, как в случае с еврейским населением, а о не столь целенаправленных, но в итоге не менее смертоносных действиях — о допущении массовой гибели людей.
Исторические исследования этой программы уничтожения, направленной против славянского «расового врага», пока не проводились с той же интенсивностью, как в отношении геноцида евреев. Этот «другой холокост» [50], жертвами которого были славяне России, имел количественно еще более огромные масштабы, чем геноцид евреев.
Согласно представлениям Гиммлера, «сокращение славянского населения на 30 миллионов» составляло прямо-таки «цель войны в России» [51]. «Истребление голодом» — так гласил девиз этой политики. Герман Геринг открыто поведал итальянскому министру иностранных дел графу Чиано об этих преступных планах: «В этом году в России умрут от голода от 20 до 30 миллионов человек. Возможно, это даже хорошо, так как численность определенных народов должна быть сокращена» [52].
Статс- секретарь имперского министерства продовольствия и сельского хозяйства Герберт Бакке хотел решить проблемы снабжения Германии продовольствием за счет миллионов русских, которых он намеревался уморить голодом [53].
Официальные «политико-экономические директивы» для экономической организации «Ост» от 23 мая 1941 года, которые были согласованы с Гитлером, Герингом, Гиммлером и другими представителями верхушки нацистского режима и в отпечатанном виде в количестве нескольких тысяч экземпляров разосланы в адреса военного и экономического руководства на Востоке, ясно указывали, что в оккупируемом Советском Союзе «многие десятки миллионов людей» окажутся излишними и должны умереть [54].
Таким путем нацистский режим намеревался, в краткосрочном плане, преодолеть трудности со снабжением продовольствием, а в долгосрочном — решить якобы существующую проблему перенаселенности будущих колоний на Востоке. Массовая гибель значительной части советского гражданского населения составляла исходный пункт для претворения в жизнь генерального плана «Ост», который должен был наметить пути «германизации» завоеванного пространства вплоть до Урала [55].
Если рассматривать фактически проводимую германскую политику
уничтожения с учетом этих планов, становится ясным, как следует
расценивать истребление восточноевропейских евреев, массовую гибель
советских военнопленных, блокаду Ленинграда, стоившую жизни примерно
миллиону горожан [56], сожжение тысяч русских деревень, убийство их
жителей и политику голода по отношению к советскому населению, а
именно как «составную часть демографическо-политической концепции
генерального плана «Ост» [57] и как продукт лежавшей в его основе
расовой идеологии».
Число тех советских граждан-славян, гибель которых
— вне поля боя — была или намеренно организована, или с одобрением
воспринята немцами, вероятно, значительно выше, чем число
систематически уничтоженных евреев. Военно-статистические
исследования, правда, пока не выявили надежных данных по этому вопросу
[58].
Отдел ОКВ, занимавшийся пропагандой в армии, не мог, даже если бы и хотел, ни обойти установок Гитлера и Геббельса, ни противоречить процитированным выше указаниям и директивам высшего начальства. Армейские приказы, столь явно выдержанные в расово-идеологическом духе, фактически делали излишней особую армейскую пропаганду в целях «духовной опеки» (выражение из тогдашнего военного жаргона) над солдатами Восточного фронта.
Процитированные выше военные приказы, коллекцию которых можно было бы расширять сколько угодно, сами носили пропагандистский характер. Они переносили в войска нацистские представления о сущности войны на Востоке, придавая им весомость рассчитанного на безусловное выполнение приказа.
По окончании Второй мировой войны заинтересованные круги рисовали картину армейской пропаганды, которая якобы держалась в стороне от расово-идеологических истребительных планов нацистского режима, оставаясь, таким образом, «чистой». Бывший руководитель армейской пропаганды в ОКВ и начальник подразделений пропаганды, генерал-майор фон Ведель [59], критиковал задним числом «роковые последствия теории рейхсфюрера СС о «недочеловеках», невероятно бездушное обращение с «восточными рабочими», общее плохое обращение с восточными военнопленными» [60].
В отличие от Гиммлера, «объявившего русских людей недочеловеками» [61], армейская пропаганда якобы хотела считаться с населением оккупированных территорий. По словам фон Веделя, «старой мечтой пропаганды вермахта» была «идея о русском антибольшевистском союзнике» [62], воплощенная в личности бывшего командующего одной из советских армий — генерала Власова. Власов сотрудничал с отделом пропаганды вермахта с осени 1942 года. Так как ОКВ мешкало два года, он, однако, был назначен главнокомандующим «российской освободительной армии» (по терминологии пропаганды вермахта) лишь в сентябре 1944 года.
Идеологическая программа НСДАП, утверждал фон Ведель, который еще в 1939 году сам пел хвалу единству вермахта и национал-социализма [63], «противоречила сущности вермахта и солдатской этике» и поэтому якобы активно не проводилась пропагандистскими подразделениями вермахта, причем он особо указал на «антисемитизм в его нацистских проявлениях, борьбу против христианской религии, расовую теорию партии с ее подчеркиванием неполноценности якобы низших народов и, не в последнюю очередь, привлечение представителей других национальностей к принудительному труду» [64].
Везде, где только возможно, вспоминал Ведель, предпринимались попытки смягчить «особую остроту» нацистской пропаганды, не вступая, правда, в открытую борьбу с министром пропаганды. Нарисованная Веделем картина позже получила следующее отражение в одной из работ о пропаганде вермахта против Красной Армии: это история «трагедии позитивной и гуманной практики германской пропаганды в конфликте с методами гитлеровской восточной политики» [65].
Однако при изучении материалов армейской пропаганды, обращенных к солдатам вермахта, складывается совершенно иное впечатление. В первом выпуске «Сообщений для войск» (имеется в виду периодическое издание ОКВ и его отдела пропаганды, предназначенное для распространения во всех ротах), вышедшем в свет после нападения на Советский Союз, солдаты получили следующую информацию о смысле этой войны: «Речь идет о том, чтобы ликвидировать красное недочеловечество, воплощенное в московских властителях. Германский народ стоит перед величайшей задачей своей истории. Весь мир увидит, что эта задача будет решена окончательно» [66].
В этих нескольких фразах заключено все, что в духе
нацистской пропаганды должно было быть доведено до каждого отдельного
солдата: антибольшевизм, крайний расизм и план уничтожения.
Если попытаться составить себе общее представление о выпусках
«Сообщений для войск», вышедших во время германо-советской войны [67],
то бросаются в глаза следующие тенденции: антибольшевистская
пропаганда вездесуща, равно как и антисемитизм. Солдатам совершенно
открыто разъяснялось, что эта война является «борьбой расового
характера», чтобы «сделать Европу свободной от евреев» [68].
Она
ведется против «большевистско-еврейской системы Сталина», а не против
«народов Советского Союза» [69]. Напротив, расистская пропаганда
против народов на Востоке, по крайней мере с 1942 года, велась не
открыто, а в подспудной форме. Так, армейские пропагандисты уже
однажды объяснили солдатам, что они являются представителями «народа-
господина» [70]. Но одновременно они старались несколько смягчить
понятие «человека-господина», отождествляя его с образцовым
выполнением долга [71].
Главным образом соображения военной целесообразности [72] заставили армейских пропагандистов, начиная с весны 1942 года, более сдержанно обращаться с такими понятиями, как «человек-господин» и «недочеловек». Когда наступление на фронте было остановлено и эйфория победы более не могла затушевать проблем, связанных с завоеванием, оккупацией и эксплуатацией, на первый план неизбежно вышел вопрос, не следует ли все же в той или иной форме сотрудничать с народами Советского Союза.
Никто более неприкрыто не описал противоречивую ситуацию, чем
немецкий генерал-лейтенант Ханс Лейкауф, отвечавший за военную
промышленность на Украине [73].
В декабре 1941 года он писал своему
вышестоящему начальнику в ОКВ: «Следует ясно себе представлять, что на
Украине в конечном счете только украинцы своим трудом могут создавать
материальные ценности. Если мы перестреляем евреев, дадим погибнуть
военнопленным, предоставим значительной части населения крупных
городов умереть с голоду, а в будущем году потеряем от голодной смерти
еще часть сельского населения, остается открытым вопрос: кто же,
собственно, должен создавать материальные ценности? Нет сомнения, что
с учетом нехватки рабочей силы в германском рейхе ни сейчас, ни в
обозримом будущем в нашем распоряжении не будет достаточного
количества немцев. Но если работать должны украинцы, то необходимо
сохранять их в хорошей физической форме, причем не из сантиментов, а
из вполне трезвого экономического расчета».
Месяц спустя подобные мысли изложил на бумаге командующий группой армий «Юг» фон Рейхенау: «Высказывания и меры высших уполномоченных рейха создают к тому же впечатление, что Украине отводится лишь место региона колониальной эксплуатации, что жизнь местного населения не должна приниматься во внимание и что голодная смерть и уничтожение миллионов украинцев для германских завоевателей не играют никакой роли… Тот факт, что более не приходится рассчитывать на быструю победу на Востоке, как и во всей войне в целом, вынуждает нас к пересмотру нашей нынешней позиции» [74].
В этом-то и заключалась подоплека переноса акцентов в пропаганде: «Здесь образовалась коалиция с теми силами в министерстве Розенберга по делам восточных территорий и в гражданской администрации, которые стремятся к сотрудничеству по крайней мере с теми группами населения, которые, в отличие от русских, могут расцениваться как расово более ценные вспомогательные народы и которые могли бы в рамках расово- политической дезинтеграцион-ной политики помочь окончательно овладеть многонациональным государством СССР» [75].
У армейских пропагандистов был еще один мотив, чтобы в дальнейшем ходе войны дистанцироваться от унизительной антиславянской пропаганды. Они знали, что Красная Армия еще в 1941 году использовала нацистскую расовую пропаганду, чтобы настроить своих солдат против немцев. В пропагандистской брошюре под названием «Гитлер — злейший враг славян», выпущенной Главным политическим управлением Красной Армии, красноармейцы могли прочитать послание «Всеславянского собрания», заседавшего в Москве в августе 1941 года, в котором между прочим говорилось: «Кровожадный гитлеризм приступил к массовому истреблению и порабощению славян» [76].
За всеми злодеяниями немцев стоит «идея германской расы, господствующей над низшей славянской расой, которая является отбросами и должна быть устранена, так как она только преграждает путь развития немцев» [77].
Этот опыт и критерии военной целесообразности вошли в «Директиву по ведению активной пропаганды в Красной Армии» [78], выпущенной 1 сентября 1942 года отделом армейской пропаганды в ОКВ. В ней говорилось: «Советский солдат должен быть с помощью пропаганды привлечен на нашу сторону. Следует избегать всего, что может оттолкнуть его и тем самым облегчить работу вражеской пропаганде… Германский вермахт и его союзники воюют не против народов Советского Союза, а против еврейско-большевистской системы эксплуатации и террора». Как видно из этого, подобная пропаганда была, таким образом, направлена на то, чтобы вогнать клин между советским руководством и народами Советского Союза.
Затем, в начале 1943 года, новая линия возобладала и в «главной»
пропаганде.
Геббельс теперь выпустил предписание «Об обращении с
европейскими народами», в котором запретил пропагандистам «прямо или
косвенно унижать представителей восточных народов и оскорблять их
чувство собственного достоинства»: «Нельзя квалифицировать этих людей
— представителей восточных народов, которые надеются на свое
освобождение с нашей помощью, как бестий, варваров и т. п., и после
этого ожидать, что они будут заинтересованы в победе Германии» [79].
Как отметил генерал-губернатор Польши Ганс Франк, это была «прямо-таки
декларация радикального поворота», ведь она показала, что с «нынешней
системой истребления, эксплуатации и дискриминации должно быть
покончено» [80].
Задача данного исследования состояла в том, чтобы выяснить, в каком объеме, каких формах и с какой интенсивностью нацистская пропаганда распространяла расистские идеи во время германо-советской войны. При этом следовало провести различие между «главной» пропагандой, которая велась Гитлером, Геббельсом, Розенбергом, Гиммлером и другими видными представителями верхушки нацистского режима, и той пропагандой, которая специально предназначалась для потребностей вооруженных сил в России, т. е. для вермахта и СС.
По воле политического и военного руководства Германии эта война изначально рассматривалась не как военный конфликт традиционного образца, ведущийся по правилам международного военного права и согласно традициям «рыцарской борьбы», а как расово-идеологическая война на уничтожение, в которой эта принятая система правил теряла силу. С учетом этого понимания следовало изучить вопрос, какие пути использовались режимом, чтобы внушить германским военнослужащим, что на Востоке, помимо обычных военных действий, они должны вести расистски мотивированную войну на уничтожение евреев и славян.
Процитированное в начале статьи высказывание эсэсовца фон дем Бах-Целевского о том, что расистский тезис о неполноценности евреев и славян проповедовался годами и десятилетиями, получил широкое подтверждение. Подобные «проповеди» осуществлялись в форме внутреннего идеологического обучения и «армейско-духовной опеки», а также в форме многих публичных выступлений видных представителей верхушки режима. Кто хотел, мог слушать, — а кто не хотел, слышал все равно.
Солдаты вермахта и эсэсовцы взращивались в таком идеологическом климате, в котором антисемитизм занимал свое прочное место. Разумеется, существовали различия, каким образом это индоктринирование проводилось в СС и в вермахте, но дело обстояло далеко не так, как изображается во многих послевоенных писаниях, что расистская обработка ограничивалась только СС.
Антиславизм преподносился немецким военнослужащим в таком виде, что существовавшее у них и до этого в неясной форме чувство превосходства по отношению к славянам получало расистское истолкование и смысловое обострение, причем внушалось перспективное представление, что германские арийцы имеют право вести себя по отношению к неполноценным славянам как «господа». В особых условиях войны эти сложившиеся за долгий срок установки вместе с другими механизмами могли действовать в желательном для режима направлении.
Расистская обработка солдат вермахта на Востоке отнюдь не в первую очередь исходила от отдела пропаганды главного командования вермахта, известного под жаргонным сокращением «В. пр.». Решающим средством распространения расистских элементов нацистской идеологии служили письменные приказы военачальников различного уровня. В военных приказах, особенно за 1941 год (с весны 1942 года произошли определенные изменения), использовалась нацистская пропаганда. Таким образом, решающим средством пропаганды для вермахта был приказ.
Исторические исследования последних десятилетий внесли некоторую ясность в долгое время считавшийся запретным вопрос — в каких масштабах вермахт, под которым понимаются главным образом высшие военные власти, а также часть воинских соединений на Восточном фронте были вовлечены в расовую политику уничтожения.
В настоящее время не осталось сомнений, что имело место «карательное использование вермахта» [81], под которым имеется в виду в первую очередь тесное сотрудничество с «отрядами идеологической войны» [82], т. е. зондеркомандами СС. Что касается масштабов эмпирической исследовательской работы, то все еще сохраняет силу замечание Конрада Квита от 1980 г., «что весь комплекс связей между армией и преследованием евреев пока в значительной мере остается нераскрытым» [83].
В отношении театра военных действий в Сербии Вальтер Маношек доказал, что в этом балканском регионе вермахт не только создавал силовые и организационные предпосылки для уничтожения евреев, как это было правилом в Советском Союзе, но и сам планировал, а с осени 1941 г. и сам осуществлял их уничтожение под маскировкой «расстрелов заложников», причем без прямого приказа «сверху», т. е., по крайней мере, насколько это касалось побудительных мотивов ответственного за это генерала Франца Беме, из некоего чрезмерного и предупредительного усердия [84].
В Сербии также действовало пропагандистское подразделение вермахта. Его публикации, в которых подчеркивалось превосходство германского «народа-господина» над славя-нами-сербами, могут служить образцом того, «насколько сильно нацистская расовая идеология укоренилась и в вермахте» [85].
Кристофер Браунинг в своей работе по изучению деятельности отдельно взятого 101-го резервного полицейского батальона, казнившего в Польше в 1942–1943 годах более 38 000 евреев, весьма подробно рассматривает вопрос, чем объясняется мотивация этих преступников. В отношении этих резервистов-полицейских, ставших убийцами, он перечисляет среди прочих следующие факторы: «Ожесточение во время войны, расизм, узко исполнительский подход при нарастании рутины, особый подбор состава, карьеризм, слепая дисциплина и вера в авторитеты, идеологическая обработка и приспособленчество» [86].
Нацистская расовая пропаганда через «главную» пропаганду распространялась среди всего народа в целом. Решающее значение имел тот факт, что пропаганда этих расовых стереотипов подкреплялась авторитетом политического и военного руководства. Когда в условиях войны «расово неполноценные» евреи и славяне были объявлены врагами, эффект многолетней расистской пропаганды сказался полностью [87].
Расово-идеологическая война на уничтожение стала возможной. Сам Гитлер никогда не пересматривал своего радикального антисемизма, а в политическом завещании даже вновь подтвердил его. Свой антиславянский расизм, однако, он был вынужден под воздействием хода войны откорректировать. В апреле 1945 г., незадолго до самоубийства, он констатировал, что славянская раса по сравнению с германской оказалась более сильной, и ей поэтому принадлежит будущее; более слабый германский народ неизбежно обречен на гибель [88].
Для этого диктатора народы Европы были чем-то вроде шахматных фигур, которыми он мог вести свою преступную игру, чтобы затем проверить, были ли его предположения правильными или нет.
Однако более значительным для истории, чем основанные на расистских представлениях преступные идеи Гитлера, представляется тот факт, что нацистскому режиму удалось столь убедительно обработать этими идеями миллионы немцев, что они были готовы вести войну на уничтожение.